В 1980-х годах среди молодежи стало модно употреблять наркотики. В те годы это считалось признаком благосостояния. Юра попал в эту волну. Деньги доставались относительно легко, но с риском: квартирными и карманными кражами, мелким рэкетом, иногда мошенничеством. Тратились с такой же легкостью: на «кайф», дорогие сигареты, такси, рестораны. В то время мак можно было найти на деревенских огородах…
Платили бабушкам продуктами или небольшими суммами денег и вырезали огородные плантации. Младший брат Юры, Володя, начал употреблять наркотики. Братья рано остались без отца. Матери пришлось работать на трех работах. Юра все больше пропадал на улице, там же получил воспитание и впервые узнал запах легких денег. Промышлял воровством, чтобы купить спортивный костюм, кроссовки, сводить девчонку в кино. Когда продажа «черняшки» и маковой соломы стала более распространенной, Юра серьезно подсел на дозу. Тогда пошли первые судимости. Острая боль подгоняла на добычу денег, преступления совершались спонтанно. Когда Юра понял, что надо “подвязывать”, было поздно.
Истории Любы Небренчиной*
Юра Д.: « Когда я вспоминаю эту жизнь, я содрогаюсь»
— Как давно ты употребляешь наркотики?
— Я родился в Новокузнецке. Наркотики начал употреблять где-то в 1989 году. Сейчас мне 33 года. Где-то 15 лет я колюсь, правда, в эти 15 лет входят года, проведенные в зоне. У меня пять судимостей. Некоторые по 224-й статье — это статья за наркотики, тогда еще была часть за употребление. Некоторые за кражи: деньги на наркотики добывал. У нас весь город криминальный. Нас было несколько друзей. Мы с помощью силы, краж и рэкета поднимались из нищеты. Хотели отвоевать свое место под солнцем у других крутых ребят. Между собой воевали. Один раз моему другу ногу прострелили, чтоб мы не лезли в авторитеты. Но мы не испугались. А когда стали появляться деньги, появились и наркотики.
Тогда героина не было, я его и сейчас не люблю, тогда «черняшка» была. И тогда ширяться48 было круто — это признак силы, авторитета, богатства. Модно, что ли. Вот и мы начали колоться. Среди нашей тусовки девчонка была, как сестра наша. Помогала нам во всем: мы у нее собирались, когда дрались — она перебинтовывала, лечила нас, от ментов отмазывала — деньги совала или так с операми перетирала, чтоб отпустили. Передачки таскала в ментовку. Я ее любил, мы потом с ней жить стали. Так вот, мы сначала сами ширяться начали, потом ей на день рожденья дозу раствора подарили. Ей понравилось. Подсадили, короче, ее тоже, сами того не понимая.
Поэтому все наши проблемы с ментами были связаны то с наркотиками, то с разбоями или кражами. Реже с вымогательством. А один раз нескольких пацанов наших в убийстве подозревали и даже продержали в СИЗО где-то три-четыре месяца. Кто-то убил проводников поезда Новокузнецк–Кыргызстан, они анашу возили на продажу в наш город, к ним за травой весь город ездил. Наши пацаны приехали к ним через десять минут после убийства, и их арестовали. Они не виноваты были. Наша девчонка свидетелем по делу шла, от нее многое зависело. Вот и оправдали их. Много проблем было. Чаще платили ментам, и все. Но у нас у каждого потом, когда на систему подсели, много судимостей было, так как бабло все уходило на наркоту, ментам нечего было платить.
— В твоей жизни были незаконные обыски, подбрасывание наркотиков милиционерами, склонение к сотрудничеству, избиения?
— Конечно. Дом раз десять обыскивали. А личные досмотры… Как на точку приедешь покупать наркоту, попадешься ментам, сразу досмотр. Если найдут что-нибудь интересное для себя, ну, брелок понравится или кошелек, зажигалка там, сигареты, то себе без спроса забирают. Могли заставить зимой догола на улице раздеться, ногами на снегу стоять, пока они одежду проверяют. Пока всю одежду не проверят — стой и мерзни, по кумару знобит и морозит, а тут вообще жить не хочется от холода. Когда колешься, организм-то ослаблен, чуть что — заболел. А болеть нельзя, иначе не встанешь, чтоб денег намутить на наркотики, и никто о тебе не позаботится.
У наркоманов друзей нет. Только приятели, которые с тобой мутят, пока деньги есть. А если у них есть, а у тебя нет и не предвидится, то тебя он не угостит. Еще менты могут деньги себе забрать, и ты останешься на кумаре. Цыгане в долг редко дают, если только ты постоянный клиент. Некоторые менты, кто деньги «в открытую» боится брать, вымогают штраф за то, что оказался в криминальном районе, или за уколы на руках или ногах. Штраф за то, что наркотики нашли. В отдел могут не везти, дело не заводить, а вместо этого денег себе взять.
Когда ментам деньги нужны или раскрываемость преступлений, они тебя поймали, а у тебя ничего криминального нет, то могут запросто наручники нацепить сзади и в карман наркотики положить. И тут же понятых зовут, а понятые — это поселковые жители, которых наркоманы и цыгане уже достали, поперек горла встали. Цыган-то они боятся, а наркоманов ненавидят. И из них замечательные понятые получаются: что хочешь подтвердят, даже если увидят, как мент положил в карман наркотики, все равно подпишут, что у тебя изъяли. Приходится или штраф платить, или по делу идти. И доказывай, что ты не покупал, а они подкинули. Бесполезно. В лучшем случае условный срок дадут. В худшем посадят.
Как-то меня поймали с ангидридом в шприце, а ханку я не успел купить. Так менты со злости, что кроме кислоты у меня ничего не нашли, воткнули шприц с ангидридом мне в задницу, через штаны, и сделали укол. У меня ожог сильнейший был, кожа слезла. Я сидеть не мог, ходить больно было, лежать на этом боку не мог. А на кумаре все болезни и болячки обостряются, боль невыносимая. Я выл от боли. А они, когда вливали, смеялись между собой. Менты у нас жестокие. Могут в отдел просто так забрать, постановление за хулиганство выписать, типа, матом ругал прохожих или малую нужду справлял в неположенном месте, и в отделе на тебе приемы и пытки отрабатывать. Например, книг о пытках начитаются и отрабатывают: «ласточку», «распятие». Током пытают, провода к ушам подсоединяют и к машинке какой-то, сбоку ручка приделана. За эту ручку крутят, током бить начинает, из глаз искры летят. Когда дубиной по пяткам бьют, почкам хана приходит. Или печень отбивают. Потренируются пару часов, потом отпускают. Если сильно изобьют и сами видят, что не притворяешься, то могут немного наркотиков дать на раскумарку. Чтоб жаловаться не пошел или побои снимать. Хотя это редко кто делает, ментов боятся, они потом из-под земли достанут, мстить будут.
Работать на себя заставляют: сдавать наркоманов и барыг. Наркоманов — чтоб статистику по раскрываемости пополнять, а барыг — чтоб данью за торговлю облагать. За стукачество платят наркотиками, иногда денег на булочки подкидывают, жрать-то хочется. Могут из тебя агента сделать, если реально будешь на них работать: псевдоним агентурный придумывают, зарплату около полутора тысяч платят и плюс с каждой хорошей операции дают ханки. Если влип по уголовке в другом районе — они отмажут. Или если тебя избили цыгане или нарики за стукачество, то могут им устроить штурм. Но потом, когда везде засветишься и тебе никто продавать не станет — город-то маленький, все быстро узнается, опера тебя сами подставят на срок за ненадобностью. Тем более про их махинации агент все знает. Были случаи, когда стукачей находили мертвых в канаве. Ходили слухи, что сами менты избавлялись от тех стукачей, которые про них слишком много знают. Опасное это дело. Но они иногда такими способами заставляют на них работать, что отказаться не можешь.
В общем, наркоманы для ментов — мясо, для общества — изгои, для родных — нелюди, вынесшие из дома все ценности за наркотики. Наркоман —одинокий, больной человек, никому не нужный. Один на один со своими проблемами. Девки на панель идут и тоже долго не живут.
— Состоял ли ты на учете в наркологическом диспансере?
— Да. Думал, поможет, вылечусь. А когда срок давали, следователь запрос в наркологичку послал: состою на учете или нет. Это повлияло на срок как отягчающее обстоятельство. Могли два года дать, а дали три года из-за учета. Я знаю, что детокс можно сделать, но он стоит 15 тысяч рублей и не излечивает, а только безболезненно помогает преодолеть кумар. Выходишь из больницы, работать не привык, да и не берут нигде. Те года, когда кололся, — вычеркнуты, все изменилось. У неупотребляющих товарищей уже семьи, квартиры, карьера, а ты на месте как был, так и остался. Никто с тобой ничего общего не хочет иметь, доверия к тебе нет даже у родных. Если из дома выгнали, а ты нашел деньги и перекумарился, то могут домой пустить, но перед тем, как на работу уйти, будут тебя из дома выставлять на целый день, боясь, что опять что-нибудь из квартиры продашь. И через некоторое время, так и не найдя себе занятие, работу, девушку и веру родных, опять начинаешь колоться.
Живешь практически на улице: у знакомых в притоне за дозу ночуешь или подвал оборудуешь. Деньги на детокс найти нереально, а врачи говорят: на ширку деньги находите, значит, и на лечение найдете…Не понимают, что на ширку легче найти: она дешевле, чем лечение за 15 тысяч. Я просил врачей сделать мне чистку, а я бы при больнице бесплатно отработал или у них на дачах, — не согласились. Один раз так муторно стало жить, хоть бери веревку и вешайся. Мать мне так и сказала: «Бери и вешайся, будь хоть раз человеком, избавь меня и себя от мучений». Родная мать сыну смерти пожелала, вот довел я ее! Состояние безвыходное: живу в подвале, мать на порог не пускает, не ел ничего три дня, почти не кололся (дров цыганам нарубил да воду таскал, они мне давали немного ханки и кусок хлеба с кусочком сыра).
Так муторно стало, я как раз около церкви стоял. Смотрю, батюшки подъехали на «Волге». Я подхожу к ним и говорю: «Помогите чем-нибудь!» Рассказываю про себя. А они, чуть приоткрыв окошко в автомобиле, послушали, головами покивали и отвечают: «Ничем не можем помочь». Я говорю: «Возьмите хоть жить при церкви, работать буду, колоться не буду!» Я и не кололся бы, если бы было где жить и имелся бы кусок хлеба. На улице выживать трудно без наркотиков или водки, тем более в подвале. Водку пить я не могу, у меня гепатит С, от одного запаха мутить начинает, а выпью — сразу рвота. Так ничем не помогли мне батюшки. А потом я узнал, что при церкви есть реабилитационный лагерь, где наркоманы живут и работают. Только надо взносы платить по полторы тысячи рублей. Для сравнения, одна доза «ханки» — 50 рублей. А у меня денег-то не было даже на хлеб, какие полторы тысячи рублей? Вроде и мелочь, а не взяли батюшки бесплатно. Так я разуверился в церкви и ее служителях.
— Как давно ты состоишь на учете в наркологическом диспансере?
— С 1996 года и до сих пор.
— Тебя не сняли с учета в связи с отменой принудительного лечения в новом законодательстве?
— Нет, не сняли. Они про меня вообще забыли.
— На какой срок ты был осужден?
— В общей сложности, вместе с тюремными арестами до суда, я отсидел где-то лет семь.
— Нарушались ли твои права на свободе из-за употребления наркотиков?
— Постоянно. Те, кто употребляет, для государства не люди, и прав у них не должно быть. Так общество считает.
— Испытывал ли ты дискриминацию в госучреждениях?
— Да. Не просто дискриминацию, а нечеловеческое отношение.
— В каких случаях?
— При трудоустройстве, при отказе мне, как наркоману, в медицинской помощи. Страхового полиса у меня нет, а без него врачи принимают только в исключительных случаях. У меня начинался абсцесс. Я пришел в больницу. Они говорят: «Резать надо. Полис есть?» — «Нет, — отвечаю, — нет его у меня». — «Тогда, — говорят, — ничем помочь не можем. Делай быстрее и приходи на операцию, а то заражение может пойти, и тогда не только ладонь, а всю руку придется отрезать…». Естественно, я не смог полис получить: прихожу в поликлинику за ним, а меня посылают на предприятии получать. Я им отвечаю, что не работаю. Честно говорю, что наркотики употребляю, на работу не берут. Они тогда говорят, что выдать полис мне не могут, так как выдают только пенсионерам, инвалидам, детям и беременным. Короче, у меня ладонь распухла, размером с футбольный мяч стала, горит вся, терпеть не могу. Сначала ширка помогала. Уколюсь, и боль затихала, а потом и это перестало помогать. Ладонь пульсирует с болью, опухоль к локтю пошла. Я тогда пошел опять в хирургию, но в другую больницу. И там взяли, а куда им деваться: видят, что еще немного — и руку оттяпать придется. Повели в операционную. На кушетку положили, достали инструменты и собираются резать. Я спрашиваю про наркоз. «Не положено тебе, — отвечают. — Даже местную анестезию не можем сделать». Так и резали на живую. Вычистили, дали отлежаться около часа. Я специально поздно вечером пришел, чтобы прооперировали и там же оставили ночевать. А они, как час прошел, дали пару таблеток анальгина — и до свидания. Говорю: «Оставьте на кушетке до утра, мне некуда идти». Медсестра ни в какую не соглашается. Мест нет, а в коридоре нельзя. Я к хирургу пошел, рассказал про себя, про свое положение. Хороший мужик попался, до утра оставил и велел каши мне дать. Но в основном отношение скотское.
Я как-то настрелял на булочку мелочь по 10–50 копеек у прохожих. Подхожу к продавщице в хлебный отдел, высыпаю на блюдце деньги и прошу продать французский батон за шесть рублей. У нас в определенное время их завозят еще теплые, очень вкусные и хрустящие. А продавщица говорит: «Мелочевку не принимаем». Я говорю: «Какая разница, какие деньги?» А она блюдце с силой как двинула в мою сторону и гаркнула: «Не буду принимать, давай нормальные деньги!» И отвернулась. Половина мелочи на пол скатилась, под прилавок и по всему отделу. Я пока ползал, собирал, убить ее хотел. Собрал, а рубля не хватает, к ней под прилавок закатилось. До слез обидно. Я хоть и пацан, а глаза защипало от слез. Я, чтоб ей не показать, голову пригнул и говорю: «Посмотрите, к вам закатились деньги». Она вниз глянула, небрежно туфлей наступила на полтинник и шаркнула ногой. Второй полтинник так и не нашелся.
Я подошел к бабуле какой-то в другом отделе и попросил батон купить: думаю, пока бегаю, прошу, они остынут совсем. Бабуля добрая попалась, согласилась купить, свои 50 копеек добавила. Та продавщица ей продала. Бабуля мне батон отдает и еще глазированных сырков три штуки дала. И говорит: «Помоги, сынок, до дома сумку донести. Я картошечки хочу еще купить, да боюсь, не донесу». Я, конечно, согласился. Донес ей до квартиры, а она мне булочку вынесла и молока налила в пластиковую бутылку. Вот как бывает.
— То есть ты испытывал на себе негативное отношение общества?
— Конечно. Правда, попадались иногда человечные люди, как эта бабуля. Я в предпоследнюю судимость сам на срок пошел. Сил не было так жить. Колоться уже не мог и не хотел. Одно мучение: вен нет, часто под кожу раствор задувал, конечности гнить стали, абсцессов много. Жить бездомно и впроголодь тоже не мог. Пришел к школьному приятелю, он меня покормил, а я у него золото подрезал, побрякушки его матери. Он в милицию не хотел заявлять, а мать написала на меня заяву. А я сказал ему, где обитаю. Специально сказал. Через день меня арестовали. Я только кольцо променял на ханку у цыган, а остальное не стал трогать. На суде ему правду сказал. Он просил у судьи, чтоб меня не сажали. Но судья влепил мне два с половиной года. Впервые я был рад сроку. Думал, хоть перекумарюсь, буду сыт, умыт, спать в чистой постели. Пока сидел, с матушкой помирился. Вышел из зоны и опять заторчал: ни работы, ни семьи, ни друзей. Сорвался. Вот почему так происходит? В зоне тяги к наркотикам не было, психически уравновешен был, физически не ломало. Почему сорвался?
— Проходил ли ты курс лечения от наркомании?
— Проходил, и не раз. Только толку никакого. Капельницу ставили, витамины, снотворное, антидепрессанты давали. Ломка ощущалась, боль не проходила. Несколько раз мне сульфазин и галоперидол давали, но от них так крепко скручивает, что жить не хочется. Температура подскакивает, кости ломит сильнее, мышцы выворачивает наизнанку. Головные боли сильнейшие. Никогда такое лечение не помогало.
— Ты будешь употреблять наркотики после освобождения?
— Мне кажется, что да. Ведь отношение к наркоманам не изменилось. Социальных программ для наркоманов мало. Вот в Питере, я читал, даже шприцы выдают новые. А у нас? Никогда такого не будет. В Голландии лечебные наркотики (имеются в виду опиоидные препараты, заместительная терапия) дают. Там понимают, что человек ничего поделать с этой напастью один не сможет. Все ему помогают. Там наркологи все грамотные, изучили проблему. В нашей стране ничего не изменится, пока отношение не поменяется, новые методы лечения не придумают — ведь болезнь-то считается неизлечимой. Как кололись люди, так и будут колоться. Это только на руку наркодельцам и полиции.
— С какими трудностями ты можешь столкнуться после освобождения?
— Трудоустройство, семья, жилищные проблемы — родные могут выписать через суд, ты для них тоже перестаешь быть человеком. Проблемы со стороны служб здравоохранения, со стороны социальных служб, со стороны общества в целом… Меня пока не выписали из квартиры. На работу не примут, долго устраиваться буду: профессии, можно считать, нет. ПТУ кончал, опыта работы не имею. С матушкой в мире сейчас, но она мне не доверяет. Ждет, когда колоться начну. Медицинской страховки нет, не давали, когда на воле был. Значит, лечения мне не будет, окажут, когда загибаться начну. Какие еще трудности нужны, чтоб сорваться?
— Что лично тебе необходимо для того, чтобы перестать употреблять наркотики?
— Устроиться на работу. Я хочу научиться деньги зарабатывать и правильно тратить: на еду, одежду, сотовый телефон мечтаю купить, квартплату платить. Девушка чтобы появилась, семью создать, ребенка воспитывать. Хочу вернуть доверие родных и соседей. Надо открыть такие службы, чтобы человек, почувствовав, что может сорваться, мог прийти туда и поделиться проблемой. И, возможно, это его сможет спасти от необдуманного шага. Чтобы лечение было такое, как в Англии: раз не может человек без наркотиков жить, так не надо ему на дно опускаться. Надо продавать медицинские опиаты, например метадон, он дешевый. Человек воровать не будет, не отравится и не умрет от передозировки, будет колоться только своим шприцем, значит, заражений вирусами не будет. А еще лучше, чтобы медицинские наркотики были в таблетках или в сиропе. В тюрьму сажать надо продавцов, тех, кто деньги с этого имеет. Мне для нормальной жизни не так много надо, достаточно нормального отношения и условий, как в Европе. Чем моя страна хуже?
— Какой ты видишь свою жизнь после освобождения?
— Не связанной с наркотиками. Я устал от них. Устал от такой жизни — нищей, унизительной, беспросветной и одичалой. Устал быть загнанным зверем для ментов. Устал от подозрений родственников. Устал просить подаяние на прокорм у матери. Стыдно, что ничего не добился в жизни. Хочу карьеру сделать, завести детей. Поездить по миру, купить машину и квартиру. Хочу жить нормально, как все.
— Расскажи про самый жестокий случай обращения с тобой.
— Один раз менты меня забрали в отдел, оформили по хулиганке, матом как будто ругался, и оставили на ночь. А ночью вывели из камеры, завели в кабинет и давай лупасить. Заставили штаны снять и грозились изнасиловать, только вместо члена бутылкой трахнуть. Потом, правда, велели штаны надеть. А когда «ласточку» делать стали, я не выдержал и обмочился в портки. Так они заставили меня снять рубашку и подтереть ею пол. А потом заставили эту рубашку надеть и ходить в ней. Били дубинкой по рукам. Утром я домой пришел (еще дома жил), ключ не мог достать из кармана, до такой степени пальцы распухли. Соседка решила помочь дверь открыть, пока открывала, лицо отворачивала: от рубашки-то и портков пахло мочой.
Я когда вспоминаю ту жизнь, содрогаюсь. Хоть в данный момент моя жизнь мало изменилась, но я не ночую в подвалах, не подрабатываю у цыган за дозу и краюху хлеба. Нужно менять отношение людей и наркологию. Создавать специальные центры, где могли бы жить наркоманы, находящиеся в ремиссии, пока не поймут, что готовы к самостоятельной жизни. Надо дать наркоманам возможность обучаться, они же всю жизнь убивают на торч и ничего не умеют, кроме как уколы делать. Нам бы всем поступить в медучилище! Шутка. Надо копаться в себе, пусть это больно, надо вытягивать все, даже если это вытягивается с кровью. Зато есть возможность стать сильнее.
*Эта история является частью книги Любы Небренчиной «Наркополитика в России. Судьбы репрессированных потребителей наркотиков». Люба имела опыт отбывания наказания, работала в системе посттюремной реабилитации и находилась в постоянной переписке с заключенными по ст. 228 УК РФ. У нее не было никаких сомнений в том, что тюрьма не только не дает шансов избавиться от наркотической зависимости, но напротив, сокращает эти шансы до минимума. Поэтому Люба рассказывала о том, как повлияла тюрьма на судьбы людей, употреблявших наркотики, что происходило с ними в заключении, и насколько трудно им было возвращаться на свободу. Рассказывала о том, на что надеются люди перед освобождением и с чем они сталкиваются в реальности.
Так и родилась идея написать эту книгу. Люба хотела, чтобы эта книга представляла собой не научное исследование и не сборник эссе о судьбах заключенных — она хотела дать возможность высказаться тем, чей голос не слышен практически никогда — потребителям наркотиков, освободившимся из мест лишения свободы, пытающимся наладить свою жизнь: найти жилье, заново построить отношения с семьей, получить работу, добиться лечения…
Люба собирала материал для книги долго — более двух лет. К сожалению, она не дождалась выхода книги — 10 июня 2007 года Люба погибла в результате передозировки.
http://www.talkingdrugs.org/node/1513
.gif)
