От редакции: Инъекционное употребление наркотиков – наибольшее зло, в которое человек себя окунает. Снижение вреда – это, прежде всего, информация. Знания всегда несут пользы больше, чем вреда. Весь вред от незнания.
ч.1 Цветочки
«А про абсцессы… Про абсцессы нам напишет Яна!»
Ну, конечно, кто ж ещё, как не я, имеет такой солидный опыт культивирования этой гадости в своих мягких тканях.
Помню, первое моё знакомство с абсцессом произошло ещё в эпоху развитого социализма, когда много чего не было, а вот абсцессы уже точно были. Тогда, впрочем, как и сейчас, наркоманы очень удивлялись и даже негодовали, когда у них закрывались любимые вены или шахты, они безрезультатно тыкали в них иглами, тихо матерясь: «Сцука, ведь только вчера, давала контроль! Ну, давай же, плесень капризная, давай!» Вымотавшись, с залитыми кумарным пОтом глазами, замечая, вдруг в шприце какой-то красноватый глюк и радостно принимая его за долгожданный контроль, «благополучно» заталкивали вмазку под шкуру и…. добро пожаловать, абсцесс! Вот и я тогда дотыкалась. До заражения крови. Тыкала, дура, тыкала в воспалённую, гнойную шахту. В общем, через три дня оказалась в реанимации с какой-то нереальной температурой 41,5. Врачи, быстренько определив мой «наркостатус», особо не церемонились, и посоветовали моей маме готовиться к похоронам. А к моей реанимационной коечке повадился ходить мерзкий такой доцентишка-извращенец, с козлиной бородкой и блеющим тенорком, да не один, а с толпой студентов-практикантов, каждый раз меняющейся по составу. Он подходил, и нагло задирая мне рубаху до пупа (а в реанимации, между прочим, лежат без всяких там глупых трусов – действительно, зачем полутрупу трусы?), демонстрировал хихикающим балбесам мои посиневшие ноги. Ну, заодно и всё остальное… «Характерный симптом редкого стафилококострептококового сепсиса» – констатировал светило и сопровождал показ-осмотр шуточками типа «Ох, хороша была Маша, да уже не наша!» И каждый раз я, неожиданно крепнущим от негодования голосом, обращала внимание этого похотливого старого козла от медицины, что я ещё вполне живая, на что реагировали только студенты весельчаки. Всё это, помню, злило меня жутко, а злость, как известно очень здоровое чувство, иногда помогающее выжить! Ещё одно яркое воспоминание: ночь, больничный полумрак, зловещая тишина, нарушаемая редкими слабыми стонами умирающих, и вдруг у моей койки, в ореоле мигающих лампочек реанимационной аппаратуры, возникает вся в белом….Ада Роговцева. Видение вздохнуло и еле слышно произнесло: «Такая молодая, красивая, а не жилец уже, бедняжка!». «Престранный глюк, – подумалось мне, – почему живая Роговцева, а не любимая покойная бабушка пришла по мою грешную душу?». Потом я узнала, что таки да, это была живая «легенда отечественного кинематографа», которую в виде исключения впустили ночью навестить кого- то.
Далее, после того как немного спала температура, началось «сражение» с врачами за мою руку, которая из «просто руки с абсцессом» превратилась в жуткую багряную колоду, совершенно несовместимую с жизнью, и её ампутация стала какой-то навязчивой идеей для окружавших меня эскулапов. Только включённый механизм личных родительских связей и последующий за этим негласный приказ Минздрава оставить мою руку в покое и «лечить как следует»! – возымели действие. Вокруг меня все резко засуетились, врачей перестало раздражать наличие у меня двух рук, в общем, я выжила и даже приобрела некий прединьекционный страх, т. е. стала шугаться любых уколов. Один вид шприца внушал мне панический ужас как вид предмета, самостоятельное применение которого непременно ведёт к летальному исходу. Продержись это состояние подольше я возможно бы спрыгнула окончательно, так нет – оказывается, человеческой психике (особенно женской) свойственно быстро стирать приобретённый негативный опыт (в противном случае бабы вообще отказались бы рожать повторно, а заодно отказались и от секса, как от сомнительного удовольствия, ведущего к непредсказуемым в общем-то последствиям). Вот и моя, в бреду и муках приобретённая, выстраданная установка, что укол=абсцесс=заражение(сепсис)=смерть , быстренько, за какие-то три месяца, поистёрлась и подзабылась, снова уступив место старой, приятной, а значит и более устойчивой формуле: укол=приход=разлом=тяга, открывая новый этап моего «рас-ширяния сознания» – «Синявочный».
Этот этап наступает в жизни каждого шприцевого наркомана, пардон, потребителя инъекционных наркотиков, тогда, когда видимых «стационарных» вен уже в упор не наблюдается, но ты всё ещё любишь себя настолько, что «открыть пах» для тебя то же «что открыть крышку гроба». Вот тогда и начинается этот самый этап, требующий особой сноровки и знаний. Присутствия таких характеристик как-то «невероятное терпение, острый глаз и твёрдая рука». А так как эти достоинства присущи скорее какому-нибудь Чингачгуку, а не реальному наркоше, то и последствия этого самого «синявочного» периода были для меня печальны. Помню характерную картину того времени: лежу я распластанная на холодном полу, в чём мать родила, подсвечиваемая всеми имеющимися в доме осветительными приборами. Лежу в таком виде уже не один час, а рядом мой супруг, на коленях с баяном в одной руке и огромной лупой в другой, склонился надо мной, как над топографической картой заражённой местности, в надежде отыскать на ней хоть какой завалящийся живой ручеёк-синявочку, ещё способную принять не лопнув нехилое количество кубов раскумарки. В тот период абсцессы и гнойники, как следствие постоянного «поддувания» под шкуру ширки с дёмиком, были обычным явлением моей движухи по «синявкам». В итоге за несколько лет я равномерно покрылась послеабсцессными тёмными пятнами. И стала отдалённо, но явственно напоминать поджарую леопардиху. В животном мире такой окрас может и крут, но в нашем, человеческом, вызывает как минимум недоумение, так что, девочки, имейте в виду – мне пришлось навсегда отказаться от мини, декольте и вообще, застегнуться на все пуговицы.
К тому времени я разлюбила себя настолько, что решилась таки приоткрыть ту самую «крышку гроба», т. е. открыть себе пах. Как ни странно, но могильным холодом на меня не повеяло, а даже наоборот, – тот период вспоминаю как внезапно наступившую «благодатную оттепель» на фоне того синявочного «онанизма». По совету «бывалых» мне открыли не один пах, а сразу два, для того, чтобы если один закапризничает двигаться в другой. Первое время, сознание наличия у себя двух, безотказно работающих на приём «клапанов» приводило меня в неописуемый восторг и даже не давало спать по ночам: всё время хотелось двигаться, двигаться…да с демидрольчиком, да с сибазончиком, до «соплей», до полной невменяемости. Суточный дозняк взлетел до просто неприличных размеров и вдруг…Тпррр! Стоп машина! Полный одномоментный отказ обоих «насосных агрегатов» (димедрол в немеряном количестве сделал своё чёрное дело). О ужас! Это всё, ж#па! Ж#па?… Действительно, осталась только эта, единственная непроторчанная часть моего исколотого тела. Тогда ещё я не знала, каким ярким смыслом наполнится для меня слово «ягодицы», какие ягодки меня ждут. Яна К.
.gif)
