NOXYRON

Моё знакомство с «ноксом» началось с неожиданной просьбы одного грузина «зайти с чеком в депо». Правда, вот сам Грузин выглядел как-­то странно на фоне наших бурных студенческих будней

Среди наивных живчиков, заканчивающих 1й курс авиационного института КИИГА (78г.), однажды явился некий тип с полуопущенными веками и километровым зоновским мундштуком, зажатым в поблёскивающей «рыжьём» пАсти.

…Веки Грузин удерживал с помощью бровей, которые при большой необходимости взлетали высоко-высоко на лоб, и там оставались ровно столько, сколь необходимо было Грузину для визуального восприятия чего-либо, представляющего интерес. А когда интерес угасал, то и заслонки-веки мягко опускались в исходную позицию полного безразличия к бренному бытию. Все слова Грузин цедил как-бы нехотя, сквозь зубы, закусив мундштук, постоянно почесываясь в паузах меж звуками. Поэтому, ни обычного голоса, ни цвета глаз, ни естественной походки вечно втыкающего горца на факультете никто не видел. Однако, эта его странная манера спать на ходу вызывала всеобщую зависть,  ну все ж понимали: «змей на чем-­то ТАЩИТСЯ!» А “змей”, прекрасно чувствуя общее настроение, уже пёрся от одних наших догадок, и изо всех сил старался подчеркнуть, как ему хорошо…

…В тот весенний денёк мы с пацанами как обычно висели  на перилах возле пятой общаги, что на Гарматной, когда остановилось такси, и из салона тачки вслед за мундштуком появился его обладатель. Он плавно вылез, запахнул полы длннющего, никогда не застёгивающегося плаща, и подойдя к нашей компании,  с деланным равнодушием протянул каждому свою лапу для пожатия, а потом, обратившись в мою сторону, тихо изрёк:

-Отойдём, бичо, базар есть.

 Я подумал, что кацо хочет чиво-нить прикупить…  (многие ж  банчили планером, что давало хорошую прибавку к стипендии. ТОлько на трёх этажах  нашего пятиэтажного общежития было 4 точки, где можно было отовариться “смешным” – от запареннго в шайбу с изображением афганского орла гашиша, привезенного  таджикскими студентами,  до душистых и клейких шишек-бабаек из Ашхабада, и заканчивая ароматным пластелином из-под Николаева, не говоря уже о какой-то местной шале с неизвестным прошлым! ). Но разговор пошел о другом:

-Оуф, кайфши, ма гиз деда… – хрипло начал «кумарджопа», –  Ра, симон, как брата тебя прошу. Давай, подъедем в одно депо? Зайдёшь с чеком, ра, возьмёшь кое-­что?

-Какое ещё “депо”?

-Ну где колёса в гараже… В аптеку, ну.

-А сам­-то что?

-Оуф, не спрашивай… Там сидит эта, коза старая, – “зверь” потужно поднял брови на самый лоб и одарил меня оценивающим взглядом, – А у тебя видуха…прикид нормальный. Давай, то. Не пожалеешь…

Не знаю, что в моей «видухе» было такого притягательного и «нормального», но ко мне всегда липли всякие приключения. Видимо, и в тот раз на роже просителя отразились какие­-то манящие перспективы – кацо сделал усилие над веками и почесал шею … В общем, долго уговаривать меня не пришлось, и, не раздумывая, я уселся с ним в тачку.

– Вася, едем! – бросил генацвали, и мы помчались к какой­-то аптеке на Шулявке.

 Всучив мятый рецепт подслеповатой провизорше, я заплатил 21 копейку в кассу и стал обладателем белобежевой коробочки с надписью «Ноксирон». Тогда в аптеках не было такого паломничества больных, как сейчас, все произошло очень быстро – зашел, взял, вышел. Правда, по ходу я вынул вкладыш, и, сунув его в карман, вынес лекарство Грузину. Он, небрежно принял таблетки и объявил, что… надо ехать в другую аптеку:

– Белые взяли, но хули от них понту без желтых, ра, Вася? – спросил он, вскинув брови, которые непослушно стекли обратно, что явно означало какой­-то кризис. Ни я, ни таксист не знали, что ему ответить. Водилу звали точно не Васей, да и я был уверен в своем имени… И вообще, я уже не успевал за ходом мыслей златозубого горца, и понятия не имел, о каких таких белых и уж тем более желтых зашла речь..

– Ну, и дальше? – вяло уточнил я.

– Уа­-уф, – затянул грузин, – Я своего брата так никогда не просил, как тебя. Давай, бичо, зайдём на почту, заполнишь ещё одну чекуху, Я покажу что писать. Васенька, дай ручку.

 Водила понял, что таки ему предстояло быть “васенькой,” и сначала даже как­-то занервничал, но после сунутой ему пятирублёвой купюры  сделал участливый вид и готов был стать кем угодно.

Мы зашли на почту и на чистом рецептурном бланке с двумя круглыми печатями, я старательно вывел лёгким курсивом предложенное мне корявой латынью на тетрадном листке:

Codtermopsis in tab.

D.t.d. № 20

Ref. По 12 таб. 4 раза в день

– Это кашлевые, – пояснил Грузин,  -Желтые… Без них галима шугурова.

-Так и называются?

-Вау, от кашля, ну. Без кашлевых от нокса понту нет.

«Таблетки от кашля» стоили 10 копеек и продавались строго по рецепту с двумя круглыми печатями – врача и поликлиники. В одной маленькой пеналообразной коробочке было 10 желтоватых таблеток с содержанием травы термопсиса и кодеина 0,02 мг. в каждой. (Самыми “беспонтовыми” считались таблетки кодтерпина – фасовались по 6 штук, стоили дороже, а “кодива” в них было, как в пенталгине – 0,15.  Кодтерпин был под строгим учетом также, как и кодтермопсис, но считался очень невыгодным и при частом употреблении многие жаловались на изжогу)

Однако, мой стартовый заход выглядел как-­то невыразительно:

-Закинешь 1 белую и 4 желтых, – высморкался бичо, протягавая мне мой приз, когда тачка остановилась возле института ГВФ.

– И всё? И шо будет? – как любому ожидающему эйфории, мне сначала хотелось услышать, что же ждёт меня впереди, и, главное, когда именно ОНО начнется.

Мы подошли к автомату с газированной водой у гастронома напротив.

– Подземный переход видишь? – спросил Грузин, – Давай, сейчас здесь захаваем и тихо-тихо повалим на ту сторону. А когда будем подниматься по лестнице, ты посмотришь на меня и спросишь, ра? Не ссы, бичо, сам почувствуешь, как лекарство взорвется, как оно раскрываться начнет. Приход, то! Тепло в пузе, и кайфши, кайф, я его маму!

Окинув взглядом расстояние, которое мне предстояло пройти – метров двести-двести пятьдесят, я мысленно представил, как через какие-­то 200 метров на другую сторону скоростной трассы выхожу совершенно другим человеком, у которого что­-то там внутри взрывается и раскрывается, и с трепетом взял предложенные мне таблетки. Одну, белую, поделенную на три части изображением похожим на логотип мерседес, я проглотил без проблем. Безвкусное, ни сладкое и ни горькое вещество, вроде талька, было запито глотком газировки. А вот следующие 4 желтых мне сразу как-­то не пошли в глотку, полезли обратно.

-Смотри,-  подсказал грузин. Он обернулся и подскочил к первому встречному мужику, скромно ожидающему кого-то с газетой в руках. Грузин хлопнул мужичка по плечу, и бесцеремонно протянул ему под нос свою пятерню:

-Здорово, василий, здравствуй, васенька.

Тот в растерянности поздоровался.

-Слушай, вася, очень нада, ра, дай кусок правды.

Понимающе улыбаясь, «Василий» поделился «правдой».

-Смотри, бичо, – снова заворожил меня змей.

Оторвав полоску бумаги по самому краю газетного листа, где не было типографской краски, он завернул несколько таблеток, и, положив комок в рот, запил его водой.

-По ­другому не могу уже, ма гиз шевеци… обратка начинается.

Я даже не успел удивиться, как бичо сделал страдальческое лицо, сложил брови домиком, выругался и впихал в себя ещё одну жмень таблеток завернутых в бумагу. Затем он вставил в мундштук сигарету, и закурив, затянулся – глубоко, с надрывным сюпанием, словно закурил папиросу с начинкой.

– Вдогонку, ра… – печально отрыгнул бичо и обнажил драгметалл в лукавой улыбке.

-Нет, дорогой. Я лучше так как-­нибудь. Попробую без бумаги, – сказал я. И, морщась, проглотил солоноватый кодтермопсис.

О чем я думал? Да ни о чем! Может, о том, что этот хитро-­мудрый приятель  дуранул меня такого трепетного, виртуозно отстегнув лишь пять колес из тридцати возможных! У меня уже был опыт поедания разного всякого, и по своему опыту я знал, что больше слопал – больше тяга. Седуксен под винишко до  одурения, циклодол до мультяшек. А что можно было отловить от предложенного набора? Слегка успокоиться и не кашлять?

Переход через скоростную трассу занимает минуту. Ну, пусть остановились мы перед спуском вниз, закурили. Ну, поприветствовал он встречных земляков, ну армян  встретили… Пусть пять минут туда-сюда грузин мундштуком дирижировал, ахпер-­барев­-гамарджопа:

-Бан ман чка? Есть что­нибудь?

-Ара бичо, нету ни хера, мамой клянусь. Весна, братуха, голяки, их маму я…

Идём по переходу, я напряженно чего-то жду, взволнованно прислушиваюсь к своему желудку, стараюсь ощутить разницу до и после. И ничего – ноль! Уже поднимаемся по лестнице вверх, как… бабах! Из полумрака перехода окунаемся в ослепительно яркий свет улицы – я аж прищурился. Меня укрыло волной какого-то непередаваемого внутреннего уюта, словно в кишках разорвалась капсула с… добротой! Да-­да, именно с добротой! И тепло, незабываемое, мягкое, обволакивающее тепло стало разливаться по всему телу. На последних ступеньках я даже поймал себя на мысли, что не преодолею подъём – таким тяжелым оказалось внутриутробное счастье. Сначала, буквально на миг, тело налилось свинцовой тяжестью, давая мне понять, что гравитация на этой планете дело нешуточное, а затем, стремительно освободившись от тяжести, словно мой вес ничто, стало наполняться какой-­то неимоверной лёгкостью. Я почувствовал, как что-­то горячее внутри меня растекается по рукам, ногам, заботливо обволакивает мозги, и, наконец, разливается по всем жилам плавной смесью восторга и умиротворения. От неожиданности, тёплый, добрый и счастливый чтобы не улететь, я даже присел на корточки, подпёрев крыльями стену. Грузин расплылся в золотой улыбке и наградил меня снисходительным взглядом наимудрейшего :

-Приход, ра!

-Какое в жопу ра! Это… Это…

-Кайфши, кайф, его маму… – пытался участвовать в моем счастье Грузин, -Теперь понял? Это приход, а потом будет тяга, настоящая, благородная, воровская, то!

Он был прав. Я почувствовал себя настолько благородным, мудрым, добрым… И одновременно так захотелось чего-­нибудь спереть! Всенепременно! Неважно что, ну например…например…

– Соку! @лять, как я хочу томатного соку!..

 Страх пропал, меня распирало от неописуемой смеси: дьявольской энергии и божественного покоя. Меня пёрло от любви и бесстрашия. Я чувствовал, что накати на колесо больше, полез бы целоваться с прохожими, ей-богу! А звуки, краски, запахи! Всё обрело какое­-то бархатное наполнение. Ноги сами несли меня, и я пилотировал между встречных прохожих, задыхаясь от счастья, горячим пластилином, растекающегося по всему телу. И изнывал от досады, что мой полет никем незамечен.

Мы с ним расстались. Восторженный и умиротворенный я жаждал общения, но моя внутренняя комфортность выпирала наружу патологическим желанием чесаться, вызывая сочувствие у друзей и подозрительность у непосвященных. Все эпитеты куда-то делись, и так как, кроме «писдец, пацаны, почешите мне спину» я ничего другого уже не помню, перейдём к следующей части.

2

До утра я не знал, с кем и как мне поделиться распиравшим меня «благородством». Нужно ли говорить, что всю ночь словоохотливый и тошнотно-контактный я походил на блохастую псину, доставая всех своей участливостью, ежеминутными просьбами закурить, поговорить, выслушать меня. Порхал по этажам общаги в поисках взаимности, что­-то гнал, гнал, гнал, чесался, чесался… Едва справляясь с веками, которые сами по себе слипались,  я изо всех сил старался удерживать их с помощью бровей, от чего, вероятно, скорее походил на олигофрена, чем на студента гражданской авиации. Во рту пересохло, но пить не хотелось, и я то и дело облизывался. Я чувствовал, что засыпаю, хотя сна не было ни в одном глазу! Понять меня мог только свой, и в результате, забив на обещание змею держать наш секрет в тайне, уже к середине следующего дня я предпринял самостоятельную попытку приобрести во чтобы то ни стало этих копеечных «белых и желтых».

Что должно быть написано в рецепте я знал, оставалось раздобыть рецептурный бланк, и отправившись в санчасть – поликлинику института – я с большой любовью прошелся по разным врачам, в результате чего, заморочив эскулапам головы, разжился несколькими рецептами на какую-то плесень. Выбрав парочку более­-менее подходящих рецептов, в дополнение к тому, что уже было написано мелким бисером на одном из них, я в наглую прописал себе таким же малюсеньким шрифтиком то, чем мне так неудержимо хотелось удивить друзей:

Noxyroni tab\d.t.d. № 10

 ref: по 1 на ночь

Ехать в ту же аптеку или заслать кого-то? Кого? И потом делиться секретом… Не­-ет, я надел синюю форму студента ГВФ, фуражку летчика и помчался за элексиром персонально. Не столько хотелось отловиться ещё раз, сколько произвести впечатление на томившихся серыми буднями приятелей… Вообще, наркота в одиночестве очень отвратна, также отвратна, как, скажем… уединиться и самому накатить пузырь водки. Впрочем, так кажется только сначала.

-А почему у вас, молодой человек, два таких серьёзных лекарства и на одном бланке? – озадачила меня фармацевт. Она приблизила рецепт к линзам очков и нахмурила брови.

Неужели пролёт? Вот облом, а ято думал, пролезет…И сделал заготовленный ход:

-Откуда я знаю? Может, в санчасти бланки кончились…

Надо отметить, что действительно документация медицинской части нашего института отличалась тем, что на каждом бланке стояла отметка Министерства гражданской авиации, и сами рецепты воздушной отрасли выглядели как бы фирменными – светлоголубого цвета с логотипом КИИГА. К тому же тут стою я – такой непоколебимый весь, в лётном-улётном, в глазах небесная чистота, в жилах сплошная любовь и благородство… Кто бы мог усомниться в словах такого красавца-летуна из Воздушного Флота!

– Платите в кассу.

 Получилось! У меня вышло! Я её наи…ал! Взяв в придачу ещё какие-­то пилюли, и зажав в руке ноксирон, я пулей выскочил из «депо». Как легко, блин, как легко и просто! Довольный и гордый я расправил крылья и полетел дальше – на поиски «кашлевых».

При совке аптечная сеть не была такой развитой, как сегодня, и чтобы проехаться по аптекам мне пришлось объездить полгорода. Вероятно, я был чрезмерно общителен и дважды, а, может, трижды не заметил, как проехал нужную остановку. Только к вечеру я добрался на Святошино! Однако, с таблетками от кашля всё вышло куда сложнее, чем я предполагал. Просто выпросить их, упорно кашляя в лицо провизору, не получилось, и наплевав на затею, я вернулся в общагу, пребывая в уверенности, что в конце-­концев можно обойтись и одним ноксироном, чтобы расшевелить угасающую внутри себя «доброту».

3

Представлю коротко своих закадычных. Киевлянин Витька «Мышонок» жил напротив института, а познакомились мы на окраине Киева, в единственном ночном клубе семидесятых «Червона рута». «Мышонок» хотел напарить мне свои джинсы, забыв вынуть из карманов 60 долларов. Он так долго мне доказывал, что баксы его, а я так долго не хотел этому верить, что мы бы так и спорили, если бы не Пайляк. Пайль спросил:

– Ара, у вас папиросы есть?

Так мы и познакомились.

И вот сидим у Мышонка дома, торжественно закинули по одной нокса и ждём чего-то. Голяк. Закинули ещё по одной – как­-то скучно стало, сидим, зеваем. Они молча в нарды шпилят, а я изучаю фармакологический справочник.

-Ноксирон. Успокаивающее… Противопоказаний почти нет. Даже вон   пишут при беременности…

-А ты шо беременный? попытался схохмить Мышонок.

-Ара нет ­э! Он беспокойный, – выручил Пайль, Давайте, лучше пыхнем.

Заколотили, дунули, и тут меня осенило: кашель! Одна из многочисленных подруг Мышонка работала в тубдиспансере… Через час мы уже честно делили на троих тридцать таблеток с кодеином, и, не дожидаясь чего-то, отправились на дискотеку. В «Воробушек».

Танцевальную программу в тот вечер организовали вьетнамские и ангольские студенты, и попасть без пригласительных на тот партизанский вечер дружбы, посвященный очередной партии новоприбывших, было проблематично. Вход охранял неподкупный оперотряд во главе с командиром курса слонов (механиков) и ещё мельтешили несколько активистов с нашего факультета – два-­три крохотных вьетнамца, два наших и один негр-великан. Гремела музыка, в окнах сверкали огни, бурлил праздник жизни, отплясывали наши девчонки с героями Азии и Африки, и только нас сердешных не пропускали.

Ритмы диско влекли, притягивали магнитом, а я почувствовал, как меня закипающего от возмущения, стало вдруг распирать от… внезапно проснувшейся интернациональной дружбы и солидарности, да так искренне, что я и не заметил, как первым обнял косоглазого кроху. Смотрю – мои приятели тоже полезли обниматься. Первым удивил Пайлак – вцепившись одной рукой за рукав африканца и пританцовывая, он с завидным радушием стал что­-то вешать на уши непоколебимому великану. Другой рукой сосредоточенно пытался почухать себя меж лопаток. Смотрю и Мышонок подобрел как-­то.

 Но настоящий кайф обрушился также нежданно как пронзённый братской любовью Пайляк, не выпускавший из своих лап негра­охранника, с каким-­то грациозным задором ринулся снимать телок­вьетнамок, рассыпавшихся мелкими стайками у входа.

Растаявшие от патриотизма, переполненные кодеином, ноксироном и анашой, мы во истину не ведали во что ввязывались, но… настырно ломились на дискотеку. А нас упорно не пропускали. И тщетно негр пытался вырваться из цепких объятий армянина:

-Ара, ахпер, – хрипел Пайлак, жизнерадостно изгибаясь, – Пропусти, ну, как челявека тебя прошу…

-Не можна,-  устало вырывался анголец.

-Ара, земляк, – не унимался Пайль, изнемогая от доброты, – Почеши мне вот тут, по-братски…

Паша АВАЗА

(продолжение   тут)