Гадина

Никто не помнил, как и когда она появилась в том далеком приморском городишке – заброшенном, грязном, насквозь пропахшем рыбой, пьяным весельем и трезвой тоской.
Если что и было крепким в этом живущим по восточным укладам, размеренной и ленивой от зноя жизнью городке – само название – Бад.
Бад – один из тех многих городков, что «у черта на куличках», только на самых южных, построенных не совсем удачно, в краях, компактно обжитых «озверевшими русскими и обрусевшими зверями» – не в обиду сказано и тем и этим.

Ни церквей, ни мечетей. Блеклые школа, баня, кинотеатр и ослепительное выкрашенное белоснежной известью здание местной «мэрии» окружали своей аляпистой архитектурой основную достопримечательность –пестрый базар, составляя типичную композицию советского городского центра, с непременными памятниками вождям, пустыми магазинами и
переполненными автобусными остановками. Сами жители Бада относились к своему городку с терпеливой любовью, но каждый в душе проклинал тот день, когда появился в нем. Зато будучи на стороне, в далеких краях, они вспоминали о родине исключительно с умилением – вспоминая о вечных солнечных днях, теплом морском
прибое, песчанных пляжах и теплом звездном небе сказочной южной ночи. Даже о смердящем запахе бесчисленных ручейков вечно текущей канализации они вспоминали с умиленной тоской. Такая вот ностальгия… Вспоминали дворы, звеневшие щебетом птиц, криком ребятишек и льющейся из окон музыки вперемешку с грубоватой, но не злой руганью. Подъезды, засыпанные окурками и лузгой… Грязные двери и сами квартиры – такие уютные, махонькие, интимно-темненькие и в то же время удивительно вместительные! На каких-то десяти-пятнадцати метрах вполне пристойно могли ужиться сразу несколько поколений Бадцев – и ничего – «все боле-мене, все, как у людей, слава Богу»… Соседи знали друг о друге все, а так как городок был мал, то соседями  здесь были почти все его жители и скрыть что-нибудь от них было невозможно, утаить – бесполезно, а вот придумать – запросто. От скуки. Милые дворики! Люди в них – одна семья, дружная, душевная и простая.

Благодать кругом и всюду – прелесть! Именно таким и должен был быть мир уверяли себя жители Бада. И вот однажды… В одном из таких дворов невесть откуда появилась Гадина. Вообще-то у нее было имя, вполне человеческое имя. Но его никто не знал, не помнил, да и не хотел знать. Гадина и гадина – и все тут. То
ли от того, что жила по-гадски, приторговывала порой какой-то гадостью, сама ею не брезговала, гадости выкрикивала, их же в ответ выслушивала и как-то по-гадски улыбалась. Короче, была гадиной и звалась ею. С виду – женщина. Сколько лет ей – не поймешь. Одета – ужас, обута – в разное. В глазах – мутная печаль, в во рту – вечный окурок, на голове
– «атас», прикрытый мужской кепкой. Вот так выглядела гадина. Старушки охали, сидя на скамейках, пересуживая ее неопрятность и развязность. Молодухи не скупились в выражениях, норовя исподтишка окатить с балкона грязной водой. Мужики хихикали, брезгливо шарахались и матерились, сально подшучивая над Гадиной и подзадоривая друг друга гадким словцом. Подростки издевались изощрённо, науськивая детей. А дети – так безнаказанно, жестоко, тупо и весело, как это умеют делать только дети. На что она жила – никто не знал, никому не было дела. Чем она занималась – догадывались все – от малыша, наученного старшими и с азартом забрасывающего в разбитую форточку ее окна дымовушку, до старика, плюющего ей вслед с показным отвращением. Гадина пила. И пила, разумеется, всякую гадость. Пила она беспросветно, безнадежно, безбожно и окончательно. И не только пила. По-свойски разоткровенничавшись участковый как-то наговорил такого – аж ж-жуть!

С милицией у Гадины были свои гадкие отношения. Но менты с Гадиной как-то странно ладили: то приезжали, то уезжали, то увозили ее, то привозили. Короче, вниманием не обделяли. …Так случилось, что холодной зимой (а в знойных городах зимы лютые!) одну из ничейных дворовых собак задел самосвал. На животное было жалко смотреть, а слышать – невыносимо больно. И что же. Поохали все, дружно повздыхали, проклиная водителя, затем позакрывали окна, ведь наступила ночь и всем нормальным людям пришло время спать. Отчаянный плач искалеченного животного уже не трогал сердца, а раздражал, бесил и наводил на злые мысли – «Добить!», «Ну, чтобы не мучилась.
Ведь все равно уже не жить собаке-то без задних лап, ведь все равно мороз, замерзнет!» Но неожиданно вопли прекратились. Наступила желанная тишина и дворик уснул долгожданным сном в ее сладких объятиях. Шелестящее метлами дворников раннее утро началось необыденно – на голом бетоне, под собственными окнами, распластав ноги, сидела Гадина и плавно раскачивалась; между ее колен, укрытая теплым пледом дремала собака, та самая дворняга с перебитыми лапами – заводила из дворовой своры, всегда скалящаяся на Гадину и еще вчера готовая разорвать ее при малейшем науськивании. Было холодно, ветрено, Бад ежился и просыпался. – Господи, во дура-то..,– проворчала пожилая дворничиха, с профессиональным остервенением шурша метлой по дворовым дорожкам – Еще бы домой, в свой гадюшник затащила… Тьфу ты – холодина какая, а ей – хоть бы хны! Господи Боже…

Захлопали облезлые двери подъездов, недовольным скрипом провожая заспанных жильцов на роботу. Одни, увидев Гадину, протирали глаза, что-то бормоча себе под нос, другие – хмуро пожимали плечами или старались не обращать внимания, третьи усмехались. А некоторые вообще откровенно ржали… Но ни один не остановился, не подошёл. Впрочем,
нет – одна старушка со второго этажа, спешившая в магазин занять очередь за хлебом (добрая душа!), все же покачала своей седенькой головкой:
– Ой-ёй, ты хоссподи, от что значит – придурашные! Верно народ говОрит: «тверёзый споткнется – убьется, а пьяный навернется – улыбнется!» Другой, глядишь, нормальный какой, в такую холодрыгу уже б окочурился… А энтой же хоть бы хны. И везет же некоторым. Почему так, хоссподи…
И эта Бога вспомнила, не забыла-таки. Ой, бабуленька, ой-ли! Ошиблась ты, старенькая. И народец твой, видать, тоже. Простудилась в ту ночь Гадина не на шутку, заболела. Да так крепко, что даже скорая через неделю приехала. Уж кто вызвал – неважно уже, небось менты спохватились при очередном визите. Да только поздно было, взяла-таки хворь, проняла простуда и убила Гадину. Раньше бы чуток, на денек бы… Но «не судьба», видать. Так не стало Гадины. …В тесной холодной квартирке, со стенками-перегородками от кухоньки до унитаза, среди пустых бутылок, пузырьков от лекарств и прочего немыслимого хлама, лежала псина с забинтованными лапами. Судя по вилянию ее хвоста, приходу людей она была очень рада. Собака натужно приподнялась, широко зевнула и сильно прихрамывая заковыляла к открытой настежь двери. Участковый сорвал со стенки обклеенной старыми фотками, газетными вырезками одну пришпиленную инъекционными иглами фотографию. С любительского черно-белого снимка весело глядели дети в непривычных, нездешних одеждах, а среди них – парень в солдатском камуфляже и молодая девушка в наброшенном поверх белого халата бушлате.

Что-то неуловимо знакомое было в её улыбающемся лице.– Да это же…
Участковый развернул фотку. На обороте кривым детским почерком было выведено: «Шурави, спасибо, любим. Кандагар – 83» В шухлядке хромой тумбочки нашли еще пару снимков и диплом медсестры на имя… Которое уже никто не помнит, как не помнит и того, когда она появилась в нашем городе, и что привело ее туда… Впрочем, в Баде ее называли
Гадиной, «пихпашкой», ведь жила не жила, а так – все волоклась по жизни, волочилась… … Где-то на куличках, далеко на юге, возле синего-синего моря есть такой маленький городок – Бад. Солнце светит там круглый год, пасмурных дней там почти не бывает. А ночи! Не поверите – какие там волшебные звездные ночи! И люди там живут простые, замечательные. Нормальные люди. Нет, правда, у них ни церквей, ни мечетей… И с водой там плохо – на выжженным беспощадным солнцем кладбище не растет ничего. Но если посмотреть на кладбище с ближайшей горы, то среди иссушенного леса надгробий, мертвого мрамора и гранита в обрамлении ржавых оградок, можно разглядеть островок настоящей зелени – маленький куст акации, невесть откуда занесенный ветром и неожиданно принявшийся в этих суровых краях. И растет он как-то криво и неправильно на могиле без памятника, без оградки, на сухой земле, где не может расти ничего. Повезло же некоторым… Почему так, Господи?

Паша Аваза

Красноводск 1997г.