В России нет государственных служб, которые бы оказывали помощь так называемым “уязвимым группам” — наркозависимым, секс-работницам… Эти люди вольны делать все что угодно — мучиться, болеть, умирать, уводить за собой в могилу других. Это никого не колышет: пока они сами не дошли до врача, до официального кабинета, до графы в учетном документе — их как бы и нет. Но этого не произойдет никогда — уж больно злобным оказывается для наркозависимых людей прием в госструктурах.
“Им нет места на нашей земле. У них даже врачи детей не смотрят”, — с грустью говорит о своих клиентах Елена Борзунова, директор фонда “Томск-АнтиСПИД”.
Она права. Ее клиенты употребляют наркотики. У них ВИЧ и туберкулез, они стоят на трассе за дозу и не имеют документов. Они могут умереть все сразу — никто не заметит. Только — ой-ой-ой, дежурно скажут наркочиновники, сколько народу унес афганский героин.
Ой-ой-ой, как много молодых лиц на могильных памятниках.
А на чьей совести эти смерти?
В прошлом году государство отказалось от поддержки проектов снижения вреда, работающих с наркозависимыми людьми.
А вот проекты от людей не отказались.
В России нет государственных служб, которые бы оказывали помощь так называемым “уязвимым группам” — наркозависимым, секс-работницам (проституткам, говоря народным языком), уличным детям, нелегальным мигрантам. Эти люди вольны делать все что угодно — мучиться, болеть, умирать, уводить за собой в могилу других. Это никого не колышет: пока они сами не дошли до врача, до официального кабинета, до графы в учетном документе — их как бы и нет. Но этого не произойдет никогда — уж больно злобным оказывается для наркозависимых людей прием в госструктурах. Поэтому многие чиновники и даже врачи, которые рассуждают о наркомании и ВИЧ-инфекции в группах риска, в жизни этих наркоманов не видели. Только по телевизору.
Но это не значит, что не делается ничего. Уже много лет с уязвимыми группами работают проекты снижения вреда — программы, которые принимают человека таким, как он есть.
Многие, наверно, слышали, что снижение вреда (СВ) — это прежде всего обмен использованных шприцев на стерильные. Побывав в Томске, в одном из лучших российских проектов СВ “Наша клиника”, я увидела, как с нового шприца у человека может начаться новая жизнь.
Таня. Дети, муж и налоксон
“Наша клиника” разместилась в маленьком, размером с котельную, домике-пристроечке при крупном больничном комплексе. Но домик этот довольно емкий и функциональный — вход слева ведет в пункт обмена шприцев “Б2”. Вниз — в клуб для детей из неблагополучных семей “Контакт”. Вход справа предназначен для тех, кто идет на консультацию или сдавать кровь. И как заходишь, первая же дверь — №1 — в кабинет “Только для женщин!”.
Здесь стоят хорошие кресла, у стены — коробки с продуктами, на них — памперсы и кукла Baby Born в чепчике. Только вот в данный момент тут больше пригодилась бы машинка, а лучше две: в кабинет №1 пришла Таня, которую пытаются растащить в разные стороны двое мелких сыновей.
— Я начала сюда ходить за шприцами очень давно, потому что употребляла с 13 лет, а достать шприцы часто бывало проблематично, — Таня рассказывает и автоматически ловит за штаны споткнувшегося младшего. — Благодаря этому избежала инфицирования, родила двоих детей. Во время беременностей не кололась, но трудно держаться, когда активно торчит муж. И вот год назад стала ходить сюда снова — за шприцами и налоксоном. (Налоксон — препарат, который спасает человеку жизнь при передозировке. В “Нашей клинике” даже проводят тренинги для наркозависимых по его использованию. — Авт.). Приходила сюда с коляской и сидела по полдня…
— Ну и как, пригодился налоксон?
Таня удивленно вскидывает на меня глаза. У ее сыновей они такие же — большие, карие, с длинными ресницами.
— Я мужу жизнь спасла. Друзей вытаскивали. Мне кошмары снятся, что у кого-то передоз, а налоксона нет…
Таня так и приходила бы с коляской и детьми за шприцами, но однажды Елена Борзунова пригласила ее в “женский” кабинет.
— Вот с того момента я и не употребляю, с осени…
Напротив Тани сидит Наташа Сидоренко, куратор женского проекта и консультант кабинета “Только для женщин!”.
— Ты действительно отсюда не уходила по полдня, — говорит она. — А что сюда не заходила?
— Стеснялась. Обламывалась, — говорит Таня.
— Получается, вы сюда пришли за шприцами. А сейчас, спустя год, перестали употреблять наркотики. Но вы же ничего специально не делали.
— Да, мы просто говорили с Наташей о моих проблемах. Помимо этого здесь можно было сразу решить какие-то трудности. Взять памперсы, продукты — денег-то нет ни на что. Проконсультироваться у нарколога, гинеколога.
— А редко надо делать что-то специальное, — согласна с ней Наташа. — Чаще — просто поговорить. Человек озвучивает свои проблемы, а мы помогаем расставить приоритеты: сначала восстанавливаем паспорт, завтра ищем жилье, послезавтра — работу и т.д. И этого может хватить для того, чтобы человек смог изменить свою жизнь.
— Вот для этого и нужно снижение вреда, с его шприцами и спиртовыми салфетками, — добавляет она. — В свое время Таня сюда пришла за ними. А пришла к тому, что перестала употреблять наркотики.
СПРАВКА “МК”
“Наша клиника” — низкопороговый центр для оказания медицинских и социально-психологических услуг уязвимым группам, в котором интегрирована работа государственной организации (СПИД-Центр) и НКО (Фонд “Томск-АнтиСПИД”).
Неля. Нарколог — это очень серьезно!
В Томске традиционно употребляли “ханку” — смолу опиумного мака. Но года два назад ее буквально за несколько месяцев вытеснил героин, и поведение наркопотребителей изменилось.
— С “ханкой” было по-другому, — вспоминает Наташа Сидоренко. — Идешь на “варочную квартиру” — их было около 70 в городе, — там можно было провести тренинг, проконсультировать, взять мокроту на туберкулез. С героином хуже — тут все мобильно, стремительно. Можно консультировать только в тот момент, пока люди ждут человека с героином…
— Грустно, наверное, работать, когда не видишь быстрых изменений.
— Да. Пока человек не начинает ходить к нам за чистыми шприцами и сдавать анализы…
…Как Неля. Комната обмена шприцев длинная и узкая, там помещаются только стол со стульями и пара емкостей для использованных шприцев. На стенах — информация о ребцентрах, группах анонимных наркоманов и лист с приклеенными шприцами и надписью “Меню дня”. Сейчас в “обменнике” сидят сразу трое. Один смотрит в стену, второй — худой Сергей — приветливо мне улыбается. А вот лица девушки я почти не вижу — на ней большие темные очки, рот сжат. Увидев меня, она скрещивает руки на груди и с вызовом говорит:
— Так! Садитесь и пишите. А то забудете.
Неля старается вести себя уверенно, даже агрессивно. Играет роль “мы тут тоже не лыком шиты”. Она готова к разговору со мной, как к бою. Но я ее понимаю. Как жить по-другому, если над тобой висит каменная плита всеобщего осуждения: “У тебя проблемы? Ты сама виновата. Ты знала, на что шла”.
— Я сюда о-очень давно хожу. Зачем? Очень просто. Первое — пишите: нарколог. Нарколог — это дело серьезное. Здесь он хороший.
— И до чего вы с ним договорились?
Неля недобро усмехается:
— До того, что все дорого. Поэтому ни один ребцентр не подходит. А христианские — это не то, мы в Бога не верим. С психологом еще общаюсь. Часто.
— А меня здесь вот что устраивает, — Сергей показывает на “меню” и аквариум с презервативами. — Это помогает следить за здоровьем, а большинство из нас все-таки стараются следить.
— А вот чиновники говорят, что шприцы стоят недорого и везде продаются. Так что незачем вам их менять.
Неля и Сергей вместе возмущенно восклицают:
— О-о-о! Не везде! А ночью совсем не продают! А мне и 15 рублей дорого.
— Неля, а что изменилось с тех пор, как вы сюда пришли?
— Я стала сдавать кровь. Часто сдаю… Все жду, что мой гепатит С куда-нибудь делся, — вдруг устало заканчивает она.
И нет больше вызова. Нет бравады. Нет злой маски. Нежелание жить это. И полное одиночество.
Дай Бог тебе сил, Неля… Жизнь можно изменить.
Марина. Таблетки на трассу
Начиная с часа дня в “Нашу клинику” постоянно идут самые разные люди. Ежегодно проект обслуживает до 1500 наркопотребителей. Каждый второй клиент является постоянным. И у каждого первого все очень непросто.
— Мы торчали вместе с моим парнем, — рассказывает Марина. Сегодня она забежала просто поздороваться и сейчас стоит, курит на крыльце. — Он не работал, а я зарабатывала сексом на дозу для двоих. Работала до утра, потом ехала за “ханкой”. Спали до вечера, и все сначала. Жили так много лет. Потом от друзей узнали, что в “Б2” можно бесплатно получать шприцы и презервативы. Несколько раз просто приходили, брали инструменты, и все. Потом сдали анализы. У меня ВИЧ… После сообщения результата меня отвезли на машине в СПИД-Центр, всю дорогу плакала, а социальный работник меня успокаивала. Врач-фтизиатр в СПИД-Центре назначил мне препараты для профилактики туберкулеза. Учитывая мой образ жизни, ежедневно ездить туда за таблетками я не могла… Но с сотрудниками проекта мы договорились, что будем встречаться вечером, когда я выходила на работу на трассу, и они будут их мне привозить…
(На этом месте я подумала: Господи! ТАК не бывает!)
— В течение четырех месяцев я ежедневно по вечерам пила таблетки и задавала разные вопросы о том, как бросить наркотики, как общаться с милицией, — говорит Марина. — Дальше много чего было. Я много раз встречалась с психологом, консультантами, соцработником — и в результате рассталась со своим парнем, потому что вдвоем нам было невозможно бросить наркотики. Я уехала лечиться. Потом вернулась, в клинике мне помогли восстановить документы. Сейчас я иногда прихожу сюда поделиться успехами: устроилась на работу, к наркотикам возвращаться не хочу и не буду. Хочу ребенка…
— В медицине не принято, чтобы услуга шла за клиентом, — говорит Елена Борзунова, директор “Нашей клиники” и фонда “Томск-АнтиСПИД”. — А у нас именно так. Потому что наш клиент за услугой не пойдет. Перед ним слишком много барьеров: самодискриминация, негативный опыт обращения за помощью, страх. И когда в крайнюю минуту человек идет через эти барьеры напролом, то он больно бьется. А мы — мостик между такими людьми и врачами. Мы берем человека за руку и ведем…
Типичная ситуация — у человека нет документов, нет работы, нет здоровья. Проблем много. Поэтому и помогают их решить несколько специалистов. Это называется “ведение случая” — базовая технология работы с уязвимыми группами, когда каждым человеком занимается мультидисциплинарная команда, в которую входят сотрудники фонда, социальные службы и “доверенные врачи” — те медики, которые понимают важность работы с наркопотребителями.
Входят в эту команду и фтизиатры. Ежегодно “Наша клиника” обследует 600 человек из тех, кто находится в “глубоком употреблении”.
— Не так давно наркопотребителей у нас выгоняли из туберкулезных больниц, — говорит Елена. — В итоге мы получили рост лекарственно устойчивого туберкулеза. Но теперь в туберкулезном стационаре работает прекрасный нарколог Сергей Яснов, который помогает удерживать наркопотребителей в лечении. А тем, кто не может лечиться в стационаре, мы ежедневно, без выходных и праздников, сами привозим противотуберкулезные лекарства.
— В разные времена у нас было одновременно на сопровождении в лечении от 2 до 9 больных, — добавляет Андрей Сасаров, менеджер проекта “Контроль туберкулеза и ВИЧ среди потребителей инъекционных наркотиков”. — Но мы не просто везем таблетки. Мы ежедневно выясняем нужды и потребности человека, консультируем. Если сотрудник видит, что нужна помощь, он вызовет психолога или нарколога, позвонит лечащему врачу. Это достаточно сложная работа, средств на нее в проектах нет. Но она не прекращается даже без денег.
Оксана. Тени женщин
Около пяти мы с Наташей и Андреем садимся в “Газель” и едем на аутрич — уличную работу. Машина совсем немного петляет, и вдруг водитель тормозит у обочины. Наташа смотрит в окно. “А, это Оксана”, — и открывает дверь. В проеме тут же возникает крупная молодая женщина в черной мини-юбке и мрачно облокачивается на край двери. За Оксаной я вижу еще двух девушек, на дереве мирно висят их куртки. Еще дальше ходят прохожие, играют дети. Мирный городской пейзаж.
— Презервативы нужны? — спрашивает Андрей.
— Нет, куда я их дену, — все еще хмуро говорит она. Да, ни сумки, ни карманов у нее нет.
В это время подходят ее подруги. Одна — Гузеля — с короткими черными косичками на плечах. Вторая — Инна — красавица с длинными черными волосами и бледным, каким-то убитым лицом. Они обе в черном, обе не улыбаются. На Инне высокие синие сапоги, она все время молча ходит вдоль машины, отходит к домам, возвращается. Эти синие сапоги — единственное веселое пятно во всей картине…
Гузеля и Инна слегка оживляются, когда Андрей предлагает им презервативы и шприцы. После этого Наташа приглашает их пройти в клинике обследование на ВИЧ и туберкулез, и Андрей начинает заполнять специальные карточки. Получив карточки и шприцы, они отходят, а Оксана, которая так и стояла, скрестив руки и облокотившись на дверь, вдруг начинает говорить. Разговор у них с Наташей, видимо, давний — о девушке, с которой Оксана снимает жилье. То ли она не идет за результатами анализов, то ли вообще обследоваться не идет.
— Да не пойдет она… Да боится! А я что спросить хотела — сифилис у нее. Что ей делать?
Консультанты начинают предлагать варианты, куда ей обратиться. Наконец решили, что к доверенному гинекологу подруга, пожалуй, вместе с Оксаной пойдет. Но вот когда — этого она сказать не может.
— Это ж нам надо встать, уколоться, собраться — целый процесс, — неторопливо говорит она.
Вроде все обсудили, но Оксана не торопится уходить. Андрей с Наташей — быть может, единственные люди на всей Земле, кто интересуется ее проблемами. Причем разговаривают они как-то удивительно хорошо — просто, на равных, доброжелательно.
Оксана говорит, что они с подругой уже два года живут в гостинице.
— А почему комнату не снимете? Это же дешевле, чем каждый день по 500 рублей отдавать, — спрашивает Наташа.
— Снять комнату — это сразу 6 тысяч заплатить, а так не получается. За героин каждый день надо 2 тысячи выложить, только и хватает, что на гостиницу.
— Что же вы едите?
— “Доширак”, — криво улыбается Оксана. — Я супа лет пять не ела, наверное…
На профессиональном языке Оксана — ПИН КСР: потребительница наркотиков и секс-работница. Это самое жуткое, что может быть, — женщина, которая в силу своей наркозависимости продает себя. Это настолько крутой откос, что самой подняться по нему обратно практически нереально.
Ни кафе по вечерам, ни кино. Смех остался где-то далеко. В детстве, наверное. Достать денег, уколоться в темном нищем номере окраинной гостиницы и знать, что через несколько часов надо опять добыть денег, чтобы опять вечером уколоться. В том же номере. Уже который год. Не жизнь — тень жизни.
* * *
Во всем мире снижение вреда является одной из самых эффективных технологий помощи наркозависимым людям. Собственно, у него и альтернативы нет. По данным Объединенной программы ООН по ВИЧ-СПИД (ЮНЭЙДС), внедрение программ снижения вреда позволяет уменьшить распространенность ВИЧ почти на 19%, а отсутствие таких программ приводит к росту его распространенности на 8%. Но лишь в некоторых странах Африки да в России эти программы существуют практически нелегально.
Причем поражает позиция Минздрава. Еще в начале прошлого года, когда отечественные проекты существовали на грантовые деньги, министерство горячо поддерживало их деятельность. И это неудивительно — в снижении вреда работают высокопрофессиональные люди с уникальным опытом, которые ежегодно разрабатывали новые способы сдерживания эпидемии ВИЧ, гепатитов, а теперь и туберкулеза. Но когда пришла пора взять проекты под крыло государства, чиновников враз перекосило. “…Раздача стерильных шприцев и игл является стимуляцией терпимости в обществе по отношению к больным наркоманией и нарушающим уголовное законодательство…” — сказала одна из многочисленных чиновниц Минздрава. Взамен она не предложила ничего.
Она никогда не была в аду. Из ада вернулась 31-летняя Настя, которая прошла колонию, наркотики, трассу, а сейчас работает и воспитывает 2-летнего сына.
— Без “Нашей клиники” я бы никогда не вырвалась из того замкнутого круга, в который меня загнала жизнь. Спасибо им.
Она убедительнее.
Томск—Москва
Газета “Московский Комсомолец” № 25374 от 11 июня 2010 г.
Фото: Анастасия Кузина (Машина “Нашей клиники” на работе)
.gif)
