ПОЛЯ и ЛОЖКА МАКА

Вплоть до конца 80-х годов прошлого века для наших советских наркозависимых практически единственным источником наркотика были маковые поля – колхозы в Украине высаживали целыми сотнями гектаров и масличный мак для пищевой промышленности, и, конечно же мак-полиплоид сорта «Новинка» (с повышенным содержанием морфина), специально выведенный для нужд фармацевтической промышленности.

Харьковская, Полтавская, Днепропетровская области – «золотой треугольник» тех лет – названия Васильковка, Чаплино, Бадалага – до сих пор будят в душе ностальгическую дрожь.

Собирались по несколько человек – по трое, по четверо, семейные пары и даже одиночки – и ехали. На заре этих поездок, когда это явление не имело массового характера, на поле можно было работать даже днем. Но потом, когда об этом узнали мусора, конечно же, к полю пробирались тайком и под покровом ночи. Переодевались где-нибудь в посадке, и вперед! Я застала самый краешек, самый финал поездок на поле. Самое паливо, как говориться.
В начале сезона собирали опиум-сырец. Делали это очень просто – пропитывали млечным маковым соком куски обыкновенного бинта. Правильно опиум собирают вот каким образом: аккуратно делают лезвием насечки на маковых головках, ждут, пока сок выступит крупными каплями, потом загустеет и потемнеет на воздухе. Но у нас не было на это времени. Мой муж шел впереди и острой опасной бритвой резал мак, стараясь, чтобы надрез пришелся на утолщение на стебле – на «жопку». Я шла следом и промакивала сок бинтом (или пальцем смахивала его в стакан). Конечно, при таком методе сбора терялось очень много. Головки летели на землю, их никто не подбирал – зачем? Не жалко, поле-то большое. Конечно, поля практически вырезали и колхозники забили тревогу. На поле могли произойти две большие неприятности – могли хлопнуть мусора и можно было попасть под местных, неизвестно, что хуже. Девочкам второй вариант был горше горького. Если парней всего лишь могли избить или раздеть, то для девочек… Над ними глумились и их насиловали местные. Но и мусора иногда творили мерзости. На Люду Лягушку пьяные мусора натравили овчарку. Людка бежала, собака сбивала ее с ног снова и снова, катала девочку по земле и кусала ее через кожаную куртку так, что бедняжка потом была черной от синяков. А пьяные подонки гоготали и веселились. Чем угрожало задержание на поле? В принципе, ничем особенным, если при тебе не было наркоты. Перспектива посидеть несколько дней где-то в опорном пункте, пока за тобой не приедут родные и за небольшую мзду тебя не освободят. На случай такой отсидки, чтобы не кумариться, собирали немного опиума. К примеру, на полу рубашки. Или на карман в джинсах, или на носовой платок, на носок – короче говоря на то, что можно оторвать и съесть, когда припечет.

Сначала собирали на раскумарку. Бинт можно было разрезать на маленькие кусочки и проглотить, а можно было, разведя в ближайшей посадке костерок, сварить в эмалированной кружке и уколоть. Тогда не использовали уксусный ангидрид и приходы от опиума были сумасшедшие, с колючками, красными распухшими от галена физиономиями, но это был продукт естественного происхождения, культура потребления которого существовала веками, было известно, что находится в шприце и было известно, что надо делать, если что-то пойдет не так. Конечно, налоксон тогда доступен не был и люди умирали от передозировок, если каким-то образом не попадали в реанимацию.
Бинтов, пропитанных опией, хватало ненадолго. Это был своеобразный фестиваль (типа Октоберфеста) – к сезону готовились, снижая дозу. Помню, как мой муж с трех стаканов сухого мака спустился по лесенке на три столовых ложки! Это делали, чтобы в полноте ощутить прелесть этих долгожданных уколов.
Выглядело это так: на восемь человек один стеклянный шприц и железные иголки – все заботливо завернуто в чистый носовой платочек. Одними и теми же руками ломали сухие ветки на дрова и бинты выкручивали. Трусило, конечно же, но это происходило удивительно редко, учитывая антисанитарию.

Когда начинало приближаться 14 августа – церковный праздник памяти мучеников братьев Маккавеев, или, как говорили в народе – Маковей, нужно было ехать за сухой «соломой». У нас были большие рюкзаки и чехол от палатки. Сухие маковые головки утаптывали до максимально мелкого состояния, пока не набивали свой багаж полностью. Иногда это занимало несколько дней и жить приходилось, как в туристическом походе. Однажды мы поехали в Харьковскую область. Работать приходилось ночью. Спали днем, в лесу, за несколько км от поля, чтобы было безопаснее. Две ночи прошли нормально, а не третьей мы еле унесли ноги от мусоров, которые, вероятно, делали рейд – по полю шли люди с фонарями, растянувшись цепью. Мы вернулись в свой импровизированный лагерь, прикинули свои запасы и решили не гневить бога и ехать домой – не жадничать. Железнодорожная станция была относительно недалеко, поезд там останавливался рано утром, времени было достаточно, и мы решили лечь и подремать. Мы легли ногами к догорающему костерку и лениво беседовали, пуская косяк по кругу. Разговор замирал, паузы между словами становились все длиннее… и тут мы услышали вдалеке в лесу человеческие шаги. Кто-то шел к нам неторопливой тяжелой поступью. Мы замерли и притихли. Муж потянулся за туристическим топориком. Шаги были все ближе, ближе… Меня мороз по коже пробрал, настолько это было жутко… и тут к костру вышел огромный черный кот. Он постоял, посмотрел на наши перепуганные лица и вытаращенные глаза… засмеялся, развернулся и ушел назад, в лес. И снова послышались человеческие шаги, только теперь они отдалялись. Мы с мужем посмотрели друг на друга и одновременно произнесли одно и то же слово: «Фамильяр!». Спать уже не хотелось. Мы собрались и пошли на станцию по предрассветной лесной дорожке. Это были хорошие времена, небо тогда казалось синее, трава зеленее, солнце светило ярче, и кайф был кайфом, а не аптечным суррогатом. Наверное, я старею, если возникает желание повздыхать и повспоминать: «А вот в наше время…»

Приезд с поля был триумфальным событием. Что делали с сухим маком? Его ели столовыми ложками (или чайными, кому как удобнее) или варили отвар – кукнарь (искаженное «кокнар»). Сначала хорошенько сушили, потом мололи на мясорубке (у нас в хозяйстве были две – одна специально для мака). У моего мужа были высокие дозы – вот представьте, что вам с утра надо слопать пару стаканов маковой соломки. Я ела поменьше и для меня этот процесс был крайне неприятен. Кумарило от сухой соломы долго и тяжело. Еще можно было сварить ширку – на ацетоне. Но продукт, который получался, мне не нравился. В 85 году я впервые увидела, как варят ширку с уксусным ангидридом. Ангидрид перевернул весь наркорынок. Это была революция в советском наркопотреблении – началась эра инъекционных опиоидов. Да, опиум-сырец прожаривали и кололи внутривенно или внутримышечно, но, как правило, только в сезон. А шира на ангидриде была круглый год! Но это, как говорит Каневский, уже совсем другая история. А пока вернемся в эпоху макоедения.

Однажды в семье наших друзей случилось несчастье – посадили мужа моей подруги Тани. Предупреждаю, сейчас этот номер не пройдет. Мусора уже ученые-переученые, продвинутые, в отличие от тех, прежних, годов 80-х. Татьяна знала, что у мужа доза зверская, кумарить его будет страшно, как же ему передать в тюрьму мак? Голь на выдумки хитра. Путем проб и ошибок мы с ней напекли печенья из маковой соломки. Для этого мы смололи мак на кофемолке до состояния пыли, добавили муку, яйца, сахар и ванилин. Получилось что-то вроде овсяного печенья, кроме того, тесто мы вырезали формочками в виде грибочков, звездочек и чебурашек. Произведение кулинарного искусства положили в передачу и отнесли в СИЗО. Печенье имело очень большой успех – съел пару штук – и в умате!
Потом началасть перестройка и гласность вкупе с новым мЫшлением, началась борьба с алкоголизмом и наркоманией, поля перестали сеять на какое-то время… А потом наркотиками стали торговать цыгане. Но об этом в другой раз.

Елена КУРЛАТ