Бяка

Тот солнечный и ясный зимний день навсегда врезался мне в память. Я тогда узнала, что мой муж, с которым на тот момент я прожила уже полтора года, не умеет ни читать, ни писать – в свои 34 года!
Нет, я и раньше замечала некоторые странности, но тогда я настолько была поглощена собой, что не придавала им особого значения.

Я ни разу не видела его с книгой – он отговаривался тем, что «не любит читать, лучше посмотреть фильм». Любые заявления и прочие бумаги он просил написать меня – «у меня такой плохой почерк, что просто стыдно»; он всегда просил меня прочитать – например, повестки или просто программу телевидения – «у меня сильная дальнозоркость». Вот именно эта последняя отговорка и послужила тому, что тайное стало явным.

Мы были странной, на первый взгляд, парой. Друзья называли нас «барышня и хулиган» – был такой старый фильм немого кино, где роль хулигана сыграл молодой Владимир Маяковский. Я, профессорская дочка, получавшая в то время второе высшее образование, избалованная мажорка, и Андрюша, по прозвищу Бяка, который окончил ПТУ. Что же нас свело? Как ни удивительно, наркотики. Андрей недавно освободился – он отсидел пять лет за то, что дал по морде не тому, кому надо. Выйдя на свободу, он обнаружил, что остался один, как перст на белом свете – жена бросила его сразу же после оглашения приговора на суде – пять лет, да еще и по «звонковой» статье, показались ей запредельным сроком. Мать умерла через месяц после его освобождения, оставив ему комнату в бараке. От горя и одиночества Андрюша прибился к дому своего «семейника». Мамаша «семейника» торговала «ширкой» – ацетилированным опием, а я была постоянной покупательницей. Мы познакомились, подружились, почувствовали некое родство душ, а может, просто проскочила искра. Мне нравилось рассказывать, а ему – слушать.

В то время, как я уже говорила, я поступила на стоматологический факультет, и зависимость от наркотиков мешала мне ужасно. Бяка помог мне перекумариться и сделал все, чтобы обрубить все мои связи с наркодилерами. Однажды он сломал ключицу одному «барыге», когда застал его у нас дома. Это привело к тому, что моя мама очень полюбила Андрюшу. Он был очень обаятельным – большой, красивый, сильный и очень простой. Правда, мама не знала, что мы иногда принимаем стимуляторы – как говорил Бяка, «чтоб сбить оскому», но только в пятницу вечером. В другое время – ни за что, просить его было бесполезно. Еще он научил меня находить удовольствие от курения марихуаны. Если в моей жизни и существовал контролируемый прием наркотиков – так это только благодаря Бяке – ему я обязана самой длинной ремиссией в моей жизни. Сейчас я вспоминаю нашу совместную жизнь и мне хочется плакать – ведь это было настоящее счастье. Меня понимали, любили, мною гордились, мною восхищались. Мама взяла Бяку на работу в свою частную клинику – охранником, и Андрюша в первый же день отличился – поймал вора, который пытался вынести украденную у пациента сумку. Бяка получил премию и очень этим гордился. Но я для него была особенным предметом гордости. Когда у нас собирались гости – в основном, ребята из медуниверситета, Бяка качал головой и повторял:» Моя жена разговаривает с мужчинами на равных!» А сам он, в основном, помалкивал, и в беседу не вмешивался.
Жили мы весело и беззаботно. Раз в неделю приезжал мамин водитель и привозил нам продукты и все необходимое; раз в неделю приходила мамина домработница и убирала квартиру. Бяка не давал мне взяться, что называется, за холодную воду, а когда я просыпалась утром, меня уже ждал кофе и стакан апельсинового фреша, заботливо поданный Андрюшей мне в постель; дом наш был полон друзей – в основном моих одногруппников – они очень любили Бяку. Единственное, что омрачало мою жизнь – это нежелание Андрея как-то развиваться. Я говорила ему, что нельзя всю жизнь работать охранником – почему бы не поступить в Горловское медучилище и не стать зубным техником? Ведь я буду стоматологом, скорее всего – ортопедом, и мне совсем не помешает муж – зубной техник, будем вместе работать! Но Бяка все время отговаривался – то нелюбовью к ученью, то еще какими-то глупостями… это раздражало меня ужасно!

Однажды я попросила Бяку мне помочь – мне нужно было быстро набрать текст реферата на лэптопе, а лучше всего я это делала под диктовку. Но Бяка, который до того был в прекрасном настроении, вдруг помрачнел. Он крутил в руках лист бумаги с текстом, потом сказал, что написано слишком мелко и он ничего не может разобрать. Ах, не видишь? Тогда надень очки – и я протянула Бяке очки для чтения, которые специально купила для него в переходе. Бяка странно посмотрел на меня, потом нацепил очки на нос и сказал, что они слишком слабые и он по-прежнему ничего не видит. «Хорошо, сказала я, значит мы завтра идем к окулисту. Это ведь ненормально, чтобы тридцатилетний мужик имел такое зрение!» Бяка отшвырнул текст реферата, ушел в спальню, лег на кровать и отвернулся к стенке. И тут я вспомнила все эти странности и отговорки…и все части пазла стали на место. Я прилегла рядом, обняла его, уткнулась носом в ямочку на его затылке и тихонько спросила: «Дружочек, ты не умеешь читать?» И тут мой мачо, мой дорогой хулиган разрыдался и рассказал мне все. То, что я услышала, было ужасно. Андрюша вырос в неблагополучной семье. Его отец спился и умер, мать неизвестно, что любила больше – шумные застолья, или мужчин. Когда Андрей пошел в детский сад, его не смогли усадить за стол, чтобы покормить, он все время садился под стол, потому что дома ему швыряли на пол куски, как собаке.

Когда Андрей пошел в первый класс, выяснилось, что у него дислексия – неврологическое нарушение, неспособность читать и писать. Этот дефект обычно сразу выявляется, и его корректируют – просто нужно ходить на занятия к специалисту и заниматься с ребенком. Но матери Андрея было лень этим заниматься – намного проще было объяснять трудности с обучением в школе его ленью и непослушанием, бить и наказывать маленького человечка за неудовлетворительные оценки в школе. А об учителях Андрея я вообще молчу… по-моему, они вообще были профессионально непригодны. Многочисленная череда отчимов Андрюши обращались с ним либо безразлично, либо крайне жестоко. Андрея ставили на колени на горох и запрещали ложиться спать до тех пор, пока он не выучит урок – который он не мог даже прочесть! Андрей начал прогуливать школу и убегать из дому, попал на учёт в детскую комнату милиции. Все закончилось спецшколой, о которой, как ни странно, у него остались самые светлые воспоминания – благодаря учителю немецкого языка. Андрей почему-то пришелся по сердцу этому педагогу от Бога, и тот начал уделять мальчику много внимания. А еще в спецшколе Андрюшу научили отлично шить. Потом было ПТУ, работа слесарем в трамвайном парке и ранняя женитьба на девице – водителе трамвая. А потом – тюрьма. За свою жизнь Андрей выработал массу уловок и придумал множество отмазок – чтобы скрывать от окружающих свою неграмотность, которой Бяка мучительно стыдился. Во многом ему помогало то, что Бог дал ему ясный ум и хорошее продуктивное мышление, а также отличную формальную память. Прекрасные способности, которые перечеркнула дислексия и условия жизни вкупе с преступным небрежением родителей и учителей.

Рассказав мне все это, Андрюша спросил: «Теперь ты все знаешь. Ты теперь будешь меня презирать…Ты меня прогонишь теперь?» Я спросила: «Почему я должна тебя презирать и выгнать?» Он выдавил из себя: «Потому что ты такая умная… ты образованная, а я такой тупой. Меня даже в армию не взяли – написали, что я умственно отсталый» Я крепко обняла своего мужа и рассмеялась: «Глупости! Никакой ты не отсталый. Дружочек, ведь это все поправимо. Я научу тебя и читать, и писать. Только ты должен меня слушаться и прилежно заниматься. А летом ты поступишь в медучилище, закончишь его, станешь зубным техником. Потом я закончу медицинский и мы вместе будем работать в маминой клинике. Стоматология сейчас вышла на такой уровень, что нас ожидает очень интересная работа… у нас с тобой вся жизнь впереди, и я очень тебя люблю». Бяка был счастлив. Ему, как он потом рассказывал, показалось, что он попал в сказку – он потом долго меня называл то царевной, то принцессой, то феей.

Я полезла в Интернет – искала информацию о дислексии и методике коррекции. Конечно, моя мама без разговоров оплатила бы услуги специалиста… но мне очень хотелось сделать это самой! Самое главное – нужно было убедить Бяку в том, что ему нужно не стыдиться, а наоборот – надо гордиться тем, что он вопреки такому серьезному дефекту смог приспособиться к жизни в современном мире. Первое, что я сделала – написала лозунг «Дислексия – это болезнь гениев!» и повесила его на самое видное место – в кухне, где мы проводили большую часть времени.
Мы занимались каждый день и это было очень интересно и весело. К тому же, у меня был самый прилежный ученик, которого только можно было себе представить. Я уже говорила, что память у Бяки была отменная – он намертво запоминал один раз услышанное, но только то, что мог понять и воспринять.
Когда Бяка прочитал букварь, я начала приучать его читать художественную литературу. Правда сначала приходилось обещать ему вознаграждение за каждую прочитанную страницу, потом – за главу: «Вот прочитаешь досюда, расскажешь мне… а я тебя сегодня так приласкаю…» А потом, когда возросшая скорость чтения дала ему возможность хорошо воспринимать текст – я подсунула ему «Пикник на обочине» братьев Стругацких. За первую главу я пообещала ему подарок. Но подарок и не потребовался – той же ночью я проснулась и не нашла Бяку рядом в постели. Я поднялась, заглянула на кухню и увидела своего мужа сидящим в одних трусах за столом с книгой в руках: он водил пальцем по строчкам, с упоением читал Стругацких. За Стругацкими последовал Лукьяненко, Мария Семенова с ее Волкодавом, Джек Лондон («Я не буду грызть кости Билла!»)… и «Гамлет»! Почему вдруг «Гамлет»? Как-то по телеку шел фильм «Гамлет» со Смоктуновским в главной роли. Бяка скривился и потянулся за пультом – «Фу, тягомотина какая… Быть или не быть… вот чушь!» А я ему рассказала о Саксоне Грамматике и «Саге о Гамлете» – жил-был принц датский, который должен был стать королем. Но его дядя отравил отца Гамлета, женился на его матери и захватил власть. Гамлет притворился сумасшедшим, чтобы восстановить справедливость. Но в замке Эльсинор жила еще и девушка, которую звали Офелия… Бяка три раза смотрел фильм, а потом, стоило мне взять в руки стакан или чашку, как Бяка восклицал: «Не пей вина, Гертруда!», на что я отвечала: «Но мне хочется, мой сударь!», и мы весело смеялись.

Летом Бяка поступил в медучилище. Теперь каждое утро он садился на мопед и ехал на занятия. Теперь всюду лежали куски мыла и пластилина – Бяка учился лепить зубы.
Надо ли говорить, что мой муж меня обожал? Он говорил, что я открыла для него новую жизнь – он узнал и увидел такие вещи, о которых ни только не знал, но даже и вообразить себе не мог, что такое есть на белом свете. Мы решили родить ребенка и, конечно же, официально зарегистрировать наш брак. Но не успели это сделать, потому что случилось несчастье. Я влюбилась в другого.
Наверное, я сбесилась с жиру, ведь я сама, своими руками разрушила это счастье. Валентина привела ко мне в дом моя лучшая подруга. Он был, как он говорил, вольным художником и шоуменом – не человек, а праздник и фейерверк, а главное – мастер пускать пыль в глаза. Не знаю, на что я купилась – неужели, на то, что в детстве мы с ним читали одни и те же книги? Первое впечатление – милый, интеллигентный, немного смешной, с великолепной правильной русской речью – мальчик из хорошей семьи… но все это было маской. Да, мне не нужно было читать ему целые лекции, как Бяке – для того, чтобы поделиться какой-нибудь мыслью. С ним я могла часами «играть в бисер» – перебирать авторов, цитаты, обсуждать живопись, драматургию и музыку… А Бяка сидел рядом – он не мог участвовать в разговоре и с тоской смотрел, как соблазняют и уводят его любимую жену. И ничего не мог с этим поделать.
Когда я осознала, что происходит, то испугалась. Вероятно, я где-то подсознательно чувствовала, что Валентин – это моя погибель, потому что я начала избегать встречь с ним. А Валентин, наоборот, начал настойчиво ухаживать за мной, звонить и приходить в гости – но не давая Бяке прямого повода для того, чтоб тот просто взял и набил ему морду.

Я не хотела так поступать с Бякой… Дважды, когда Валентин приходил в гости не один, естественно, а с группой поддержки – такими же непризнанными шоуменами и актерами на ролях «Кушать подано!», я пряталась в спальне и делала вид, что сплю, что нездорова, что у меня мигрень, а сама лежала, прислушиваясь к голосам в кухне и мучительно желая выйти и увидеть Валентина.
И на третий раз я не выдержала и вышла. И все покатилось, как снежный ком.
Бяка продолжал подрабатывать в маминой клинике – он был очень щепетилен и не хотел жить за счет моей мамы. Кстати, до клиники он подрабатывал грузчиком на оптовом рынке. Однажды, когда мой муж ушел на ночное дежурство, я провела ночь с Валентином.
Субботним утром вернулся с работы Андрей. Когда он лег в оскверненную мной супружескую постель и обнял меня – мир почернел перед моими глазами. Я чувствовала пустоту, горечь и отвращение, Бяка казался мне таким тупым, таким неинтересным, таким надоевшим! Я подумала: «Теперь я знаю, что такое – постылый». И я сказала ему правду, что я ему изменила. А он сказал, что он любит меня больше жизни и просит не спешить, что Валентин – нехороший человек, который не принесет мне счастья. Но все усилия его, его нежность, любовь и забота – которая начала меня раздражать, оказались бесполезны. Через два дня, когда Бяка снова ушел дежурить в ночь, приехал Валентин на машине и увез меня. Андрей, вероятно, почувствовал что-то неладное – он бросил все и прибежал домой, но опоздал буквально на пару минут – машина Валентина как раз выезжала со двора. Бяка увидел меня на переднем сидении – счастливую, взволнованную, с горящими глазами… он бежал за машиной и звал меня, потом споткнулся, упал и остался лежать на дороге, колотя кулаками по земле…

Валентин отвез меня в свой гараж – там было оборудовано что-то типа алькова – большая кровать, телевизор, маленький холодильник. Валентин посыпал постель лепестками тех роз, что подарил мне в этот роковой день – этот пошлый, заезженный и растиражированный прием записного пикапера показался мне тогда пропуском в рай. Я отключила мобилку и забыв обо всем, бросилась как в омут с головой, в этот роман – мне казалось, что, вот – я наконец нашла любовь всей моей жизни.
А Бяка, отчаявшись мне дозвониться, в это время делал вид, что громит нашу квартиру. Он разбросал вещи, перебил все пустые банки от консерваций, но не разбил и не испортил ничего – дурацкий поступок? Да, дурацкий. Но понятный и простительный.
Наутро Валентин потребовал от меня каких-то действий – в доказательство того, что я действительно хочу быть с ним. «Я не могу привести тебя домой, – сказал этот сорокалетний мужчина, – что скажет моя мама? И вообще, почему ты не можешь жить у себя дома? Вы ведь не расписаны официально, Бяка тебе никто и звать его никак, почему он там находится, если ты любишь меня? Он хоть что-то в этот дом принес? Пусть собирает манатки и валит оттуда!» Потом Валентин надулся и заявил: «Я понял, что ты серьезных чувств ко мне не питаешь… а я думал связать с тобой свою жизнь…» И я послушно отправилась к маме и призналась во всем.

«Как же так, ведь у вас было все хорошо… а Андрей куда пойдет?» – я оговорила его. Я сказала маме, что Андрей поднял на меня руку. Мама собралась, и мы поехали ко мне. Дома был немыслимый разгром, пол был усыпан битым стеклом, Андрей, небритый и пьяный, спал на растерзанной постели. Мама была возмущена. Она разбудила Андрея и спросила: «Скажи, я что-то сделала тебе плохое? Или, может быть, моя дочь? Как ты смел ее бить и громить квартиру?» Бяка сказал только: «Наталья Семеновна, простите меня пожалуйста. Я просил Аленушку не уходить, я очень ее просил…» Мать сказала: «Уходи и чтоб мы тебя больше не видели», а потом, обращаясь ко мне: «Алена, до этого, – она обвела рукой раскардаш на полу, – человека нужно довести». Бяка протянул ко мне руку и жалобно позвал меня по имени, но я, желая, чтобы все это скорее закончилось и зная, что в соседнем дворе ждет в машине Валентин (в соседнем дворе – из страха, что Бяка полезет драться), отвернулась от него, зажмурилась и выпалила: «Я тебя не люблю, я тебя никогда не любила, ты тупой олигофрен, уходи, убирайся из моей жизни, я никогда больше не хочу тебя видеть!». И Бяка ушел. В никуда. Он не забрал ни своих вещей, ни документов. Я думала, что он будет досаждать мне, приходить, звонить, но Андрей словно испарился. Его искали знакомые, звонили из училища – но я понятия не имела, где он. И мне было не до Бяки.

Началась моя новая счастливая жизнь. Валентин перебрался ко мне. Я не знаю, как это ему удалось, но из принцессы, феи и королевы я превратилась в жалкое затурканное существо, униженное и запуганное. Валентин, которого его мать всю жизнь гнобила и унижала, понял, что я люблю его настолько сильно и болезненно, что теперь он может гнобить и туркать меня. Я все время была тупой, жирной, глупой, бестактной, неряшливой, беспомощной, безвкусной, старомодной, и так далее. Был такой старый, еще черно-белый фильм – «Газовый свет» – это обо мне, потому что Валентин был самым настоящим газлайтером. Он убеждал меня в том, что я психически больна, ни на что не способна, мои мечты были глупыми, я – неловкая, неуклюжая, безрукая… И в мою жизнь снова вернулись наркотики, причем Валентин, который вместе со мной и кололся, и нюхал, и курил, обвинял меня в том, что это я виновата в том, что он это делает, что со мной он утратил вдохновение и не может заниматься творчеством, что он рядом со мной деградирует.

Он называл меня «толстопятой селянкой». Мама сделала правильную вещь – заблокировала все мои карточки и начала выдавать раз в неделю небольшую сумму. «Пусть тебя содержит твой непризнанный талант, – сказала мама. – Доченька, как ты могла сделать такую глупость и подлость? Ведь Андрюша – не игрушка, поигралась, надоело – и выбросила. Ничего, твой шоумен тебе еще покажет небо в алмазах.» И оказалась права. Более, чем права, потому что она многого не видела, Валентин остро невзлюбил маму. Настолько, что потребовал, чтобы я выбирала: он или мама. И я со слезами попросила маму пока не приходить к нам.
Однажды Валентин начал собирать свои вещи. Я спросила: «Что ты делаешь?» В ответ он бросил на меня взгляд, подняв брови, молча отвернулся и продолжил сборы. Я спросила с ужасом: «Ты уходишь?» Молчание. «Что случилось, милый? Почему ты уходишь? Чем я провинилась?» Валентин брезгливо сбросил мои руки и продолжил методично укладывать свои носки,рубашки и прочие цацки. Я просила прощения, хотя ни в чем не была виновата, я умоляла объясниться, я становилась на колени… И я услышала: «Ну, если ты спрашиваешь, в чем дело, то нам вообще не о чем говорить!» Мне показалось, что наступает конец света, я обхватила его колени… но он оттолкнул меня и ушел. Я лежала на полу возле входной двери и рыдала, думая только об одном – жить больше незачем. Я потеряла все.
А через час он вернулся, как ни в чем ни бывало.

Я рассказала об этом маме. Мама сказала: «В следующий раз, а он будет обязательно, когда твой фраер начнет устраивать тебе представление, не обращай на это внимания. А вообще, гнать его надо к чертовой матери.»

Я последовала маминому совету, правда, не в следующий, а на третий раз. Это подействовало и Валентин никуда не ушел. Но он начал открыто мне изменять. А потом начал бить.
А потом ушел и начал жить с другой женщиной.
Теперь я принимала стимуляторы и героин каждый день. Университет я забросила. Мама как-то договорилась об академическом отпуске… А мне все было безразлично. Я больше не любила Валентина – я взвесила его и оценила – и поняла, что там некого любить. Я страшно, непростительно ошиблась. Брошенная, растоптанная, душевно изнасилованная я вспоминала о том, как мне было хорошо с Бякой, как я была счастлива… и как я перед ним виновата. И я решила: мне надо его найти. Я полезла в шкаф, где были сложены его вещи и в кармане зимней куртки нашла Бякин паспорт. Я вспомнила, что он говорил – после смерти матери у него осталась комната в бараке, где-то на Шанхае – дальнем неблагополучном районе. Я посмотрела прописку в паспорте – переулок Ивана Богуна, 7 корпус, квартира 1. На тот момент я не спала уже несколько дней и временами мне казалось, что я не иду, а плыву по воздуху. Не смущаясь тем, что на дворе была уже глухая ночь, я отправилась к Бяке. Я долго блуждала среди бараков – половина была развалинами и бомжатниками. Наконец я нашла этот седьмой корпус и увидела Бяку, который сидел во дворе на поваленном дереве. «Почему ты не спишь?» – спросила я. «А я не могу спать» ответил он и раскрыл мне объятия. Я бросилась к нему, и мы крепко обнялись. Я плакала, просила прощения, а он только целовал меня и просил не плакать. Худой, заросший, какой-то неприкаянный. Я подумала: «Ничего, я приведу его в порядок, и Бяка снова станет красивым и ухоженным», но сердце мое сжалось от жалости. Бяка сказал мне: «Пойдем ко мне». Мы прошли по темному длинному коридору и вошли в его комнату. Темень была – хоть глаз выколи. Бяка сказал виновато: «Наверное, лампочка перегорела…» Он подвел меня к дивану или кровати – я в темноте не разобрала. Мы целовались, потом упали на постель. Его руки были такими нежными… «Ты счастлив?» – спросила я. Он ответил: «Безумно… Ласточка, прости меня…» – услышала я, проваливаясь в сон. «Тебя? За что? – удивилась я. – Ведь теперь все будет хорошо… мы снова вместе», – и отключилась, погрузившись в глубокий сон без сновидений.

Я проснулась оттого, что сильно замерзла. Я хотела накрыться, но ничего не нашла. «Андрюша! – позвала я, но рядом никого не было. Я раскрыла наконец глаза, увидела, где я нахожусь и чуть не заорала. Было совсем светло. Пустая замусоренная комната с разбитым окном, я лежала на каком-то разваленном грязном диване, на жутком тряпье. Андрея нигде не было. Я подумала: «Неужели он жил здесь, в этой жуткой развалине? Надо срочно уходить отсюда и ехать домой!» Я нащупала свою одежду, торопливо натянула ее на себя, обулась и вышла в коридор. Дверь комнаты когда-то была опечатана. Я прошла до общей кухни. Там возилась какая-то жуткая баба с фиолетовой физиономией. Я спросила у нее, не видела ли она Андрюшу. Она вытаращила на меня глаза: «Какого Андрея?» Я уточнила: «Ну, Бяку, из первой квартиры». Баба спросила: «А кто ты ему?» Я гордо ответила: «Я его жена». Баба сморщилась и покачала головой: «Долго ты ходила… Уже три месяца, как Бяка повесился». Я рассмеялась: «Вы что-то путаете, я сегодня у него ночевала…» Баба позвала соседку. Они в два голоса начали рассказывать мне, как почувствовали запах, долго стучались к Андрею, потом вызвали полицию и обнаружили его висящим на крючке для люстры.
В общем, мама приехала через час. Мы нашли Андрея – в морге, среди неопознанных. Оказалось, что Бяка, которого я тогда прогнала, чтобы он не мешал моей новой счастливой жизни, пришел в барак и в ту же ночь наложил на себя руки. Документов при нем не было, тело увезли в морг.

Мы с мамой похоронили Бяку рядом с моим папой– это все, что мы могли для него сделать.
То, что мне привиделось – можно объяснить стрессом, первитином и бессонницей. Но я думаю, что Бяка не мог уйти, не дав мне понять, что он простил мое предательство, мою страшную жестокость – ведь это я своими руками его убила.
Я не стала стоматологом. Несколько лет я то кололась, то лечилась, то бесилась. Я одинока, потому что отношения у меня ни с кем ни складываются, этому мешает мое чувство вины и то, что я сравниваю всех бойфрендов с Бякой – не в их пользу.
А ведь все могло быть совсем иначе – интересная, престижная работа и счастливая жизнь вместе с любящим мужем, ребенок, которого мы хотели, но так и не зачали… ослепительно прекрасное будущее с Бякой. Стоило мне тогда сказать «нет», стоило совсем немножко подождать (раз уж мне так хотелось иметь адекватного собеседника) и у меня было бы все… Я показала человеку сказку, а потом вероломно и безжалостно лишила всего, ради чего он жил.
Мне нет оправдания.

Елена Курлат