Хотя химсексом занимаются многие наркопотребители, в российском гей-коммьюнити, как и во всём мире, эта практика занимает особое место.
Алексей начал употреблять мефедрон пару лет назад, когда расстался с любимым человеком и решил «пуститься во все тяжкие». Расставание стало триггером — он уверен, что рано или поздно всё равно пришёл бы к наркотикам.
«Есть такая дебильная мода у пидоров — мода на гопников. И он думал, что я тоже из гопоты. Он был старше меня — лет сорока с чем-то. Богатый, представительный. Я вообще не ожидал, что в свой первый раз поеду за закладкой на белом мерседесе. Он сделал мне пару дорог, но у нас ничего в итоге не было — я просто рассказывал ему о своих бедствиях до трёх ночи. Конечно, мне хотелось секса, но на другой уровень это желание перешло через месяц: я узнал, как можно покупать, и отправился на свою первую самостоятельную закладку — она была через дорогу от моего дома.
Я сам искал этого. Я знал, что это существует вокруг. Но я не знал последствий вообще. Я не понимал, что со мной будет.
Полгода спустя я впервые попробовал внутривенно. Меня позвал на вечеринку знакомый — он трахается за деньги. Хозяин хаты был стрёмный и неприятный, и я бы к такому сам никогда не пошёл. Но у меня выдались свободные выходные, а сама вечеринка проходила недалеко от моего дома. Я решил зайти к ним и взял с собой закладку — никогда ни к кому не хожу с пустыми руками. Тогда я уже, конечно, знал, что вместе с мефедроном используют тропикамид, но никогда не юзал их вместе. Ну мне и говорят: давай в вену. Я ответил, что в вену как-то не очень, давайте в плечо. Мне поставили — и меня понесло. Тогда же была и вена — в первый раз.
Я помню, что потом ощущал какое-то чувство подавленности, — вот эта яма как после первого приёма любых наркотиков. Летом я познакомился с чуваком, с которым мы херачили каждые выходные. И каждые выходные это было внутривенно. До этого такой необходимости в вену у меня не было.
Сейчас у меня это всё перешло практически на daily basis. Я ставлюсь не каждый день, но почти каждые выходные. Я зависим и нахожусь в достаточно сильной депрессии. Бросил спорт. Работа, жизнь — ничего не радует. Во время мероприятий меня переключает — я замыкаюсь, закрываюсь. Мне становится плохо не физически, а психологически. Я не вижу для себя никакого выхода из этой ситуации».
Сами вечеринки Алексей называет мероприятиями. Он не только участвует в них, но и организует: заранее покупает мефедрон — как правило, не на себя одного. Заранее заказывает в аптеке «расходники»: шприцы, смазку, мирамистин. «Раньше я угощал всех за свой счёт. Бывало, прихожу ночью домой, а утром всё ещё приходят сообщения — десятками: „Спишь? Тусишь?“», — рассказывает он.
Самые популярные средства знакомств в среде людей, практикующих однополый химсекс, — это дейтинг-приложения Hornet и Grinder и большие закрытые группы в Телеграме (Ананасы, вшиваю линк на один из таких чатов). Раньше в их числе была и большая гей-доска bbsgayru.com, но сейчас она уже отходит на задний план из-за популярности Телеграма.
«На этой доске всегда куча объявлений. Сейчас уже нельзя открытым текстом писать про вещества, это стали модерировать. Раньше были кодовые выражения «Веселье», «Не скучаем», «Не спим», «Всё есть». Для этого придумывается куча эвфемизмов. Но если я напишу так сейчас — меня заблочат.
В Телеграме модерируют сразу. Там любые эвфемизмы запрещены. Раньше ставили ещё хэштег «420», но какое вообще это имеет отношение к мефедрону, я не понимаю. Потом и его запретили. Сейчас пишут «доп», — рассказывает Алексей. В месяц он тратит на «мероприятия» около 20 тысяч. — Не знаю, много это или мало, но мне кажется, что много. Мне помогают родители, которые, слава богу, не знают об этой ситуации. Мы не виделись уже полтора года. Если они увидят мои руки, то это будет жесть».
Особенность мефедрона в том, что его никогда не бывает достаточно, — он постоянно вызывает желание «догнаться». Связано это с тем, что мефедрон блокирует работу долей мозга, отвечающих за торможение. Это называют мефедроновыми «кайфожорскими» марафонами — дозы в течение вечера увеличиваются в геометрической прогрессии. Как и побочные эффекты.
«Раньше, когда я ещё нюхал, мы могли грамм тянуть всю ночь… Сейчас, чтобы было нормально, — нужен КАМАЗ вещества. У меня никогда не будет такого, что „хватит“, „довольно“. Под утро ты всегда ищешь продолжения, которое всегда хуже начала. И тут происходит какой-то щелчок, я спрашиваю себя: „Где я вообще нахожусь, кто эти люди?“ Я не так плохо выгляжу, но я out of their league, что я тут вообще делаю?»
В ЯДРЕ МАКСИМАЛЬНОЙ СТИГМЫ
Лев Смирнов, бывший шеф-редактор СПИД-Центра, подчёркивает, что сообщество людей, практикующих химсекс, — невероятно закрытое, особенно в России. «Здесь соцработники сталкиваются с максимальным количеством „оболочек“. Здесь ядро максимальной стигмы. Люди, которые практикуют химсекс в гей-сообществе, воспринимаются как маргиналы везде. Они стигматизируются остальными геями — потому что они наркопотребители. Они стигматизируются наркопотребителями — потому что они геи», — объясняет он.
Химсекс — это не проблема по определению, подчёркивает Лев. Но он может ею стать для отдельного человека или группы людей при определённом стечении обстоятельств. Так, для гей-среды стечение обстоятельств неблагоприятное — для российской особенно. Огромное давление, так называемый «стресс меньшинства», сексуальная свобода и беспечность в связи с хорошей терапией ВИЧ и наличием PrEP (доконтактная профилактика, комбинированный антиретровирусный препарат, который содержит тенофовир и эмтрицитабин), — всё это делает химсекс действительно опасным. В контексте эпидемии ВИЧ в России — невероятно опасным.
Никакой официальной статистики, которая показывала бы связь химсекса и эпидемии ВИЧ, нет, отмечает Лев. Это в принципе очень сложно измерить — из-за предельной закрытости сообщества. «Но из того, что я вижу по личному опыту в Москве, от трёх до семи человек на химсекс-вечеринках будут ВИЧ-положительными. И это те люди, про которых я знаю, что они ВИЧ-положительные. В СПИД-Центр приходит очень много новых людей — они тестируются после вечеринок. Ни для кого не секрет, что эти „мероприятия“ — наиболее опасный путь распространения ВИЧ в гей-среде. Это незащищённый секс и инъекционное употребление, потому что в изменённых состояниях сознания о презервативах и чистых шприцах ты не думаешь», — рассказывает эксперт.
Россия — это гомофобная страна, а если ты живёшь в гомофобной среде, отмечает Лев, это уже галочка в сторону зависимости. «Если у тебя есть сложные, нерешённые личностные проблемы, типа недавно закончившихся отношений, нелюбимой работы, — это ещё одна галочка. Если есть психические диагнозы, например большое депрессивное расстройство, — ещё одна. Контролируемое употребление наркотиков в таких условиях невозможно», — продолжает он.
Дискриминация, насилие как по отношению к гей-комьюнити, так и внутри него, создают условия для появления постоянного внутреннего стресса, в котором живут геи в России. Это и называется «стрессом меньшинства» (minority stress) — то есть ситуацией, когда человек, осознающий себя «иным», автоматически «выпадает» из общества и вынужден каждый день или прятаться, или рисковать, показывая, кем он является на самом деле. Очень часто этот стресс приводит человека к наркотикам — они легко и быстро помогают ему справляться с проблемой, на самом деле просто маскируя её.
В России химсексом как отдельным направлением совсем недавно стал заниматься Фонд Андрея Рылькова, рассказывает Лев. Раньше СПИД-Центр организовывал семинары, но формат группы поддержки ВИЧ+ людей оказался на материале химсекса малоэффективен, так как эта проблема не ограничивается высоким риском заражения, и разные люди на таком семинаре часто просто не могут найти общий язык. Больше этим не занимается пока никто. «Соответственно, о потребителях мефедрона в гетеросексуальной среде неизвестно вообще ничего — ими просто никто не занимается. Почему? Они не обращаются в соцслужбы, от них нет вообще никакого запроса — они не приходят тестироваться после химсекс-вечеринок. Они [гетеросексуалы] редко устраивают массовые оргии, всё-таки это часть гей-культуры, где сексуальная раскрепощённость — это норма», — отмечает эксперт.
Психологические травмы, глубокое одиночество (в англоязычной литературе есть специальный термин — gay loneliness), депрессия, невозможность установить контакт с другими — всё это становится частью импульса, который нередко приводит людей к химсексу. Мефедрон обещает не только физическую близость, но и эмоциональную. Мефедрон обещает любовь.
«МЫ ВСЕ ДРУГ ДРУГА ПОТРЕБЛЯЕМ»
«Я«неконвенционально красив» в пидор-мире. Для меня организация этих мероприятий — как я их ещё называю, «группы», — стала способом уговорить человека меня увидеть. Чтобы он посмотрел и сказал: «А ты действительно не страшный». Наркотики стали способом привлекать людей, которые раньше не обратили бы на меня никакого внимания.
Да, мне это понравилось. Я кого-то хотел, а дотянуться не получалось. А тут стал дотягиваться. Стало проще.
Мы все друг друга потребляем. На наркотиках невозможно строить отношения. Это исключительно отношения потребления — либо друг друга, либо вещества. Мероприятия — чистое потребительство.
Как-то я приехал на мероприятие, перевёл деньги — как честный человек. Но эффект был странный и очень сильный, как будто бы не мефедрон. У меня стала трястись нога, пот шёл градом. Начались загоны. Я хотел, но не получалось — ни физически, ни психологически. Не знаю, что это было. Когда все начали скидываться, чтобы купить ещё, я собрался вписаться. Но мне сказали: «Нет, чувак, ты уезжаешь домой, потому что ты не ебёшься».
Я слышал эту фразу не раз. Кто-то приходит на мероприятия, потому что ему тоже хочется заниматься сексом под мефедроном, а без мефедрона — уже неинтересно. Кто-то, может быть, пришёл, потому что ему хочется употребить. Есть и такие случаи: кто-то пришёл, поставился и просто сел. Ну и его просят уйти. Такое тоже бывает. Его отправляют домой со словами: «Чувак, тебя позвали как инструмент. Ты съел своё — вали»».
В химсексе Алексей уже пару лет — и о своей проблеме он практически ни с кем не говорит. Со старыми друзьями держать связь он перестал, а новые связи долго не длятся. Алексей живёт с соседом, но не позволяет себе приводить кого-то, когда тот дома. «Естественно, он видит мои руки — я не могу скрывать это и всё время ходить дома в одежде с длинными рукавами. Но это, как говорится, don’t ask, don’t tell. Мы с ним про это вообще не говорим». Действительно близкий контакт у Алексея, по его собственному признанию, есть лишь с парой человек — один из них также практикует химсекс.
«Этот человек знает о проблеме, но не о её масштабах. Он пишет мне, спрашивает, как дела. Я ему отвечаю: «Всё так же не очень». Тогда он говорит, что ему было бы очень больно, если бы я вышел в окошко. Спрашивает, нужна ли мне какая-то помощь. И я отвечаю: «Нет, не нужна».
В окошко я не выйду, потому что я слишком труслив. Я уже думал об этом. Ты чувствуешь себя ничтожеством, которое просто не способно взять себя в руки. Секс с этими людьми удовольствия мне не доставляет.
Я пытался построить отношения, но не получилось — ведь это должна быть работа с двух сторон. В тот раз я для себя решил — я готов это дело бросить ради человека. Потому что всё это от недостатка любви, сильной связи с кем-то».
DON’T ASK, DON’T TELL
«Не задавай вопросов и не трепись» — главное правило «игры». Все, кто практикует химсекс, прекрасно осведомлены об эпидемии ВИЧ в стране, рассказывает Алексей. Все понимают риски и последствия, однако с этой проблемой каждый остаётся наедине.
«Каждый решает её самостоятельно. Кто-то сидит на PrEP, кто-то — на терапии. PrEP — это доконтактная профилактика. Трувада, одна упаковка стоит 13 тысяч на месяц. Препарат, который может накапливаться в организме, — пропив определённое его количество, ты можешь заниматься незащищённым сексом. Но он предохраняет только от ВИЧ. Есть ещё постконтактная профилактика. Она тоже стоит денег, и её нужно делать в течение 48 часов после незащищённого секса. Я этого не делаю.
Для себя я это решил. Для меня это способ ухода. Если человек с другой стороны не заботится об этом, а я уже всё решил, — остальное уже неважно».
Бывший шеф-редактор СПИД-Центра Лев Смирнов отмечает, что есть три типичных запроса, с которыми человек, практикующий химсекс, может дойти до помогающей организации. Первый — «я хочу продолжить употреблять наркотики, но хочу, чтобы это меньше вредило моему здоровью». Это снижение вреда. Второй тип — «я хочу сейчас сделать паузу, потому что что-то в моём употреблении меня пугает и плохо влияет на мою социальную жизнь, но не думаю, что готов отказаться от наркотиков навсегда». И третий запрос — отказаться от наркотиков навсегда. Первые два запроса нарколог — человек, который мог бы помочь наркопотребителю, — не встречает, так как до него доходят только те люди, которые уже находятся на грани. Если говорить о героиновой зависимости, замечает Лев, то это только 7%. То есть лишь семь процентов героиновых наркопотребителей выходят более чем на 10-летнюю ремиссию.1
Как помогать в этих случаях? Гуманный подход в социальной работе, рассказывает Лев, — давать только ту помощь, за которой пришли. «Ни в коем случае не навязывать. Поскольку сообщество абсолютно закрытое, помочь можно совершенно конкретному человеку — тому, которого ты видишь перед собой, с которым идёт коммуникация. Соответственно, точкой входа в сообщество будут люди с запросом номер один, которые приходят за снижением вреда. Твои собственные отношения с наркотиками остаются вне коммуникации с этими людьми», — продолжает он.
С ВИЧ в России ситуация была очень плохой всегда, отмечает Лев. По статистике Роспотребнадзора видно, как в 1998–1999 году эпидемия «переворачивается». Если раньше речь шла о наркопотребителях и геях, то сейчас ВИЧ с огромной скоростью распространяется именно через гетеросексуальные контакты. Эпидемия ВИЧ в современной России — это жёны, верящие в то, что их мужья ни с кем больше не занимаются сексом и что верность, как написано на плакатах, защитит их от ВИЧ. Это 52,8% новых случаев. Меньше одного процента — геи, так как тех, кто остался с «минусом», уже мало. Тридцать восемь новых случаев заражения составляют инъекционные пути передачи у наркопотребителей. В первую очередь — это регионы, где всё совсем плохо с работой и идёт стабильная героиновая наркотизация населения, где одно поколение наркопотребителей сменяется другим.
С точки зрения эксперта, говорить, что химсекс — это ключ эпидемии ВИЧ, нельзя. Это её акселератор в отдельных закрытых сообществах и в первую очередь социокультурный феномен, подчёркивает Лев. Явление, которое началось в гей-сообществе, но им не ограниченное. «Ни один гомосексуальный мужчина не позволит себе иметь секса меньше, чем гетеросексуальный мужчина, — это особенности работы психики в попытке компенсировать стресс меньшинства. Поэтому секс-вечеринки и секс-сауны — всё это гораздо чаще встречается в гей-среде. В гей-сообществе люди, которые не ходят на вечеринки, скорее исключение, чем правило. Гей-культура сексоцентрична, её главная идея — сексуальная свобода. И из-за этого происходит такой буйный рост феномена химсекса», — отмечает Лев.
Это, с его точки зрения, не значит, что этот феномен не распространён в гетеросообществе. В ближайшее время — с либерализацией сексуальности — он будет развиваться и там. «Через десять лет все будут заниматься сексом налево и направо, а сексуального воспитания и культуры потребления наркотиков — как её не было никогда, так и не будет. Никто и не пытается её создать. Эта культура есть в Голландии, например. И там передача ВИЧ инъекционным путём была остановлена ещё в 2003 году — ни одного нового случая за последние 15 лет. Опять-таки потому, что есть культура наркопотребления и налаженные механизмы снижения вреда.
«Про гетеросообщество в России мы вообще ничего не знаем, кроме того, что сексом до брака тут никто официально не занимается. А ВИЧ все подхватили в кабинете стоматолога. А ведь это действительно те идеи, с которыми люди приходят в СПИД-Центр. А как с ними работать, если они в жизни не признаются, что занимаются сексом? Социальная работа возможна, когда к ней есть запрос. Это главное правило гуманной социальной помощи. Никакого запроса у гетеросообщества пока нет. И очаговых вспышек эпидемии нет. Мы можем говорить об очаговой эпидемии ВИЧ в сообществе секс-работников. Можем говорить об очаговой эпидемии ВИЧ среди геев. Об очаговой эпидемии среди геев, практикующих химсекс, — и мы отдельно работаем с ней. В случае с гетеросообществом основной способ работы — сексуальное воспитание и напоминание о способах профилактики. Плюс повальное тестирование и раннее начало терапии», — продолжает эксперт.
Главный принцип борьбы с ВИЧ — довести как можно большее количество людей до неопределяемой вирусной нагрузки. Тогда эпидемия остановится, потому что никто не сможет никого заразить. «Тут всё очень просто: нужно всех выявить, всех начать лечить и довести до неопределяемой вирусной нагрузки. Именно такую цель ВОЗ поставила к 2020 году — принцип „90–90–90“. То есть 90% людей, имеющих положительный ВИЧ-статус, знают о своём статусе, 90% из них получают терапию, и 90% из тех, кто получает терапию, имеют неопределяемую вирусную нагрузку. Какие цифры сейчас в России? Смешные. Ближе всех к этой ситуации Голландия и Великобритания», — рассказывает Лев.
Иными словами, чтобы остановить ВИЧ в гетеросообществе, практикующем химсекс, достаточно, чтобы все знали про презервативы, а ВИЧ-положительные принимали терапию. Главная же причина, почему химсекс в гей-сообществе выделяется как отдельная проблема, — он создал субкультуру.
БУДУЩЕЕ ХИМСЕКСА
Эксперт СПИД-Центра считает, что в ближайшее время Россию, как сейчас — Европу, накроет волна популярности метамфетамина. Первая причина — из-за высокого спроса мефедрон становится всё дороже, по стоимости приближаясь к кокаину. «Однако дело не только в этом. В 90-е в России была серьёзная винтовая эпидемия, люди буквально вымирали от отравлений кустарно приготовленными препаратами из эфедрина. И это всё оставило большой стигматизированный след на метамфетамине, который ещё тянется шлейфом и очень многих пугает. Сейчас, потихоньку распробовав европейскую „тину“, народ начинает переходить на неё и здесь. Я уже вижу эту тенденцию в Москве — за последний год она довольно ярко прослеживается. И этот рынок будет расти — лет через пять метамфетамин загремит», — считает Лев.
Несмотря на то, что метамфетамин всегда был популярен и в Европе, и в Америке, о химсексе как явлении заговорили именно с приходом солей — в том числе и мефедрона. В среде употребителей бытует мнение, что качество вещества в Европе выше, чем в России, к тому же на российском рынке всё большую популярность приобретают более дешёвые, но более жёсткие соли: пировалероны, МДПВ и альфа-ПВП. У них сильнее эффект при меньших дозировках, но и побочные эффекты гораздо страшнее.
Цена мефедрона растёт, чистого кристаллического мефедрона на российском рынке становится всё меньше, и продавцы всё чаще начинают его смешивать с альфа-ПВП. «Когда денег на мефедрон нет, зависимый начинает посматривать в сторону альфы и прочего. Поэтому за мефедроновой волной параллельно идёт волна солей, и она самая пугающая», — отмечает эксперт.
«Я понимаю, что если очень сильно захочу, то жить я буду. ВИЧ, гепатит — это решаемые вещи. Может быть, для себя я всё-таки оставляю какую-то лазейку. Что я встречу кого-то, что мне наконец-то станет хорошо. И что это не конец.Но всё же. Я говорю: близости нет. Она нужна — какая-то. Не физическая. Настоящая близость. Её нет.
Я не понимаю, чего не хватает. Я не понимаю, чего. Как-то я встретил одного чувака, мы поужинали у него дома и легли спать. Ничего не было, с утра мы поехали на работу. Он ничего не заметил — мы выпили две бутылки вина. Но мне было стыдно перед ним обнажаться — руки.
Мы договорились встретиться ещё раз, но спустя время потерялись. Мои руки не заживают — от уколов остаются следы.
Почему я не могу рассказать ему обо всём? Мне страшно. Я боюсь его реакции».
(Алексей)
Дана Ассалауова
.gif)
