Дырка в заборе

Это было мое самое спокойное, самое прекрасное лето. Мой муж сидел, а я жила у свекра и свекрови. Раз в неделю я относила передачу Алексею в следственный изолятор, общалась с адвокатом, хлопотала, чтобы устроить «грев».

Благодаря развитию технологий у всех сидельцев были мобильные телефоны и ходить по ночам под СИЗО и кричать: «Тюрьма, тюрьма, хата такая-то!» уже не надо было. Чтобы поговорить с мужем, запертым в камере, достаточно было набрать телефонный номер.

В то лето «винт» лился рекой. В районе кипела ночная жизнь. Всю ночь по городу разгуливали одиночные фигуры и парочки, внимательно глядящие под ноги в лихорадочном поиске кем-то потерянных туго набитых бумажников! Я приходила домой, тихонько разувалась, брала смартфон, усаживалась у свекрови на крылечке и играла в «бродилки» до рассвета. В четыре часа утра вставала свекор, шел кормить собак и вообще по хозяйству. Тогда я шла и ложилась, чтобы вытянуть гудящие от намотанных мной километров ноги. Кто б описал, насколько сложной становится жизнь жены барыги, когда его закрывают? В особенности, если ты никогда не вникала в бизнес своего супруга, а всего лишь несколько раз в день подставляла руку для укола.

Мой муж носил точно характеризующее его погоняло – Акула, и обладать всевозможными талантами – например, прекрасно играл во все карточные и настольные игры, боксировал, танцевал все бальные танцы, стрелял. Я бы сказала, что у него был комплекс Хемингуэя – ему все время надо было доказывать себе и окружающим, что он – сильный мужчина. Потому он делал все мужчинское, играл во все мужчинские игры и игрушки, но вся эта атрибутика не делала его мужчиной, потому что в нем был какой-то изъян, червоточина, – иначе, почему он так изощренно жестоко обращался со мной, ведь настоящий мужчина никогда не поднимет руку на женщину, верно? По крайней мере, я так в книжках читала. Но сильный мужчина Алексей руку поднимал ежедневно. Особенно точно и легко он отправлял меня в нокаут. Но я терпела и побои, и психологические истязания, на которые он был мастер, потому что он держал меня на прочнейшей цепи – моей зависимости от наркотиков, причем все время добавлял к этой цепи новые звенья.

Он хотел, чтобы я во всем от него зависела, а он – царь, милостиво предоставлял мне жилье, покупал одежду. Давал мне наркотики. Не разрешал мне иметь подруг. В первый месяц после того, как его закрыли, мне пришлось солоно. Я не знала ни точек, ни других барыг, доза у меня была огромная, и первое время я не чувствовала продажной «ширки» – ведь я привыкла колоться «центрами»! Пришлось прилечь на детокс, меня прокапали и выпустили на свет божий, как летучую мышь белым днем – я тогда чувствовала себя именно так, – беспомощной и дезориентированной. Я переселилась к Лешкиным старикам. Как мне было у них хорошо! Я сижу в Лешкиной комнате вечером и читаю. В соседней гостиной мама и папа смотрят телек и режутся в дурака. Мама отчаянно махлюет, папа ее уличает, оба хохочут… а я слушаю все это и мне так хорошо, так безмятежно, такое чувство дома… Как в детстве, когда живы были родители и бабушка, когда рядом были родные люди… а Алексей – стал всего лишь голосом в телефонной трубке, очень ласковым, очень покладистым, очень льстивым. Он снова и снова признавался мне в любви. А жестокое тело было далеко, прочно, надолго, надежно изолировано от меня. И я наконец-то смогла завести кошку. Алексею светило лет семь и я иногда с беспокойством поглядывала на толстенького серого котенка, доверчиво трущегося круглой головенкой об мою руку, но успокаивала себя мыслью, что за семь лет помру или я, или кот или Алексей. Нет, Акула не запрещал мне заводить домашних питомцев. Но, стоило мне привязаться к зверюшке, как Акула, придравшись к какому-то моему явному или придуманному им проступку, наказывал меня тем, что кошка погибала страшной смертью. Поэтому мне тогда хватило одной попытки, чтобы понять – он будет отнимать у меня все, что я люблю.

Поэтому теперешнее лето казалось мне раем. Я с удовольствием помогала делать закрутки и варить всевозможное варенье своей свекрови, которую как-то сразу и от души начала называть мамой, часами беседовала со свекром о русской литературе – он был преподавателем университета. Хуже всего были встречи, случайные встречи на улице в теми, кого Алексей обидел. А таких было очень много. Когда я вспоминала, как мой муж пил кровь из своих клиентов, мне становилось страшно. Я уже говорила, что он был изощренно жесток. Ему доставляло удовольствие заставлять людей ждать часами, унижать их и насмехаться. Он никогда ничего никому не давал просто так или в долг, а если что-то покупал – аппаратуру, золото, шубы и дубленки для меня, то за полнейший бесценок. У него даже был собственный холуй – Сеня Адъютант, мальчик на побегушках, которого он колотил почем зря и наказывал за промахи, лишая «раскумарки». Я Сеньку жалела, подкармливала и потихоньку сливала ему немного «ширки». Несколько дней назад я несла мужу передачу – продукты на неделю, сигареты, чай, и встретила Катьку Петренко, у которой были серьезные счеты к моему Алексею. Ее муж умер от туберкулеза, который получил в тюрьме. Он очень сильно болел. Я помню, как Катя, когда ее мужа актировали, плакала и просила ширку в долг, для мужа, который ужасно мучился. Говорили, что сел он только потому, что его сдал мой муж. К моему огромному стыду, это было правдой.

Алексей работал на мусоров из трех райотделов – хотел быть, как Мата Хари, наверное, но доигрался до того, что его самого посадили. Когда Катя увидела меня с баулами, то подошла и не говоря ни слова, плюнула мне в лицо, вырвала из рук пакеты и растоптала и разбросало любовно сложенную мамой передачку. «Что, сука, несешь своему насекомому жрачку и сигаретки? Вот, вот, на, получи… собирай теперь…Чего волаешь, животина? Иди теперь, пожалуйся своему пидору!» Я присела на корточки и стала собирать грязные порванные помятые сигаретные пачки, ползая среди рассыпанных конфет и чая. Катька что было силы пнула меня ногой – ах, какой острый носок был у ее сапога! –развернулась, чтобы уйти, но тут ей пришла в голову новая мысль, она достала телефон и начала фотографировать меня, плачущую, растрепанную. Мимо шел Сеня Адъютант. Я думала, что он заступится за меня, или, хотя бы поможет встать. Но Сеня начал хихикать, топтаться по продуктам, рассыпанным по земле и несколько раз толкнул меня. Я смогла подняться и привести себя в порядок, только когда он ушел вместе с Катей. Я очень мягкий человек. Я не умею за себя постоять. Я знала, что моего мужа ненавидят. Но я не думала, что настолько сильно, что меня, которая в жизни не обидела и мухи, будут презирать и ненавидеть только за то, что я – жена Акулы.

Когда-то мой муж понял, что я очень люблю траву и что это – очередной рычаг воздействия на меня, что меня можно вознаграждать косячком и можно наказывать, запрещая курить. И он специально культивировал траву на приусадебном участке у родителей. К моему огромному огорчению, в этом году его закрыли раньше, чем он успел ее посадить. Но рядом с домом его родителей был небольшой пустырь, обнесенный высоким забором. Сегодня утром я заглянула через забор и увидела несколько роскошных елок. Рядом – стройка, целый день снуют люди. Надо осмотреться и придумать, как именно я туда попаду. Забор-то высоченный, метра два и, с рештовки пустырь – как на ладони. И я решила дождаться ночи, чтобы перелезть через забор и сорвать эту красоту. Я позвонила Алексею и узнала, что он осенью перебросил через забор пару горстей семян хорошей травы – вероятно, несколько семечек взошли. В предвкушении отличной накурки я потерла ладошки и хорошенько осмотрела забор с улицы. На худой конец можно взять в доме у стариков две табуретки, стать на одну, держа в руках другую, залезть на забор верхом, осторожно опустить вторую табуретку на землю с другой стороны – и, вуаля!

Родителя Алексея ложились спать очень рано, уличка у нас была очень тихая. Я немного посмотрела телевизор, потом решила, что уже можно идти. Взяла две табуретки, тихонько вынесла их за калитку, поставила возле забора и попыталась реализовать свой план. Но не тут-то было! В моем воображении все выглядело зашибись, но в реальной жизни все оказалось не так. Во-первых, уровень почвы с той стороны забора резко понижался и начинался склон, на котором ни одна табуретка устоять бы не смогла. Во-вторых, забор шатался, и в какой-то момент я оказалась сидящей верхом на очень подвижной конструкции. Пришлось срочно слезать с забора и искать другие пути! Я отнесла табуретки назад в дом, взяла фонарь, пошла в мастерскую папы и нашла там здоровенный гвоздодер. Я решила оторвать одну штакетину. Это оказалось тоже непросто, потому что горбыль был прибит огромными гвоздями и оторвать мне удалось только одну тонкую досточку, да и то только потому, что она была с изъяном изначально. Получившаяся щель была настолько узкой, что я смогла про в нее только голову просунуть с плечами и одной рукой. Я напряглась и пролезла в дырку до пояса, дальше – никак! Я дернулась, проскользнула до талии и поняла, что сижу в заборе плотно, как пробка в бутылке – половина с одной стороны, голова, руки и торс, а ноги – с другой! И самое скверное, что я не могу вылезти назад, я застряла, ни туда и ни сюда! До меня дошел весь комизм ситуации, и я захохотала, как сумасшедшая. Когда я выходила из дому, было примерно половина двенадцатого. Значит, скоро полночь. Мне предстоит торчать в заборе, пока свекор не встанет кормить собак – в четыре! Я затрепыхалась, как бабочка, насаженная на булавку, но это ничего не дало, кроме того, что я исцарапала весь живот. Мне немедленно мучительно захотелось курить, потому что я вспомнила, что сигареты и зажигалку я оставила на столе в кухне. Вместе, черт возьми, с моим мобильным телефоном! От досады я стукнула кулаком по забору! Если бы я не выложила мобилку из кармана, то бог уже с неловкостью, я набрала бы номер нашего домашнего телефона, разбудила бы свекра и он бы меня вызволил, дурочку! Стоять в такой перекошенной, неестественной позе было ужасно неудобно, у меня даже тело болеть начало. Я еще подергалась, но забор защемил меня и держал крепко.

Тут я услышала, как на другом конце улицы залаяли собаки. Кто-то шел. Только бы никуда не свернул! Через несколько минут ко мне подбежала большая собака и шумно обнюхала мои ноги. Блеснул свет лазерного фонарика. «Фу, Абигайль, девочка…, – раздался мужской голос, – фу… а это еще что такое?» «Добрый вечер, – отозвалась я придушенно, – это я здесь… Помогите мне пожалуйста. Там, у меня под ногами, валяется гвоздодер.» Мужчина засмеялся: «Девушка, но как же…ладно, сейчас!» Через несколько минут я была вызволена. Собака оказалась молодым золотистым ретривером, а мой спаситель – молодым человеком с длинными вьющимися волосами, стянутыми в хвост. Я горячо его поблагодарила, но он так настойчиво меня расспрашивал, как я оказалась в таком капкане, что пришлось смущенно рассказать про кусты. Сначала я заколебалась, говорить ли первому встречному про кусты конопли, но потом я рассмотрела, что на футболке у него написано «Команда Боба Марли», а не шее болтается вырезанный из сандалового дерева листочек и поняла, что этого парня ко мне точно привел Джа! Он так заразительно смеялся, когда я рассказала, что лезла за травой, но застряла в заборе! Мы начали болтать, потом прошлись по улице до проспекта, чтобы купить чего-нибудь попить в ночном киоске, потом он проводил меня до дому, потом я его провожала. Разговор был ужасно интересный, мы начали говорить о сайенс фикшн, оказало, что мы оба любим Саймака, Желязны и Стругацких. Потом мы заговорили о «металлической Германии», пришли к выводу, что самый лучший вокал у фронтмена Хеллоуин Анди Дериса, потом он помог мне сорвать все кусты и поднять их на чердак. Тут я услышала, что свекор встает кормить собак и едва успела выскочить за калитку. Парень с собакой никуда не ушел. ««А ведь мы забыли познакомиться», – сказала я. – Я Марина!» Он засмеялся и пожал мою руку: « А я – Ростислав. А это – Абигайль!» Ретривер подбежал, виляя хвостом и протянул мне лапу. «Какие они чудесные, эти золотые ретриверы. Такие красивые, – сказала я. «Они не просто красивые, – серьезно отозвался Ростислав, – они – ангелы».

Я удивилась: «Что, такие добрые и хорошие? Я плохо разбираюсь в собаках. Я больше кошек люблю. У меня сейчас котик подрастает. На базаре сказали, что он тайский. Похож на сиамского, глазки голубые…» У Ростислава оказалось, кроме Абигайль, еще три кошки – три поколения, как он объяснил – кошка бабушка, ее дочка и внучка. Мы гуляли до рассвета, обменялись телефонами и когда мы прощались, Ростик долго мялся, потом спросил: «Марина, извини… ты полюбляешь первитин? Я вот прямо говорю, я иногда, на выходных, себе позволяю… а ты, я вижу, тоже». Я махнула рукой: «Я недавно спрыгнула с «черного» … ну и мне посоветовали… короче, я решила оскому сбить…» Ростик поинтересовался: «Ты у кого-то берешь?» Узнав, что сама я не варю и не умею этого делать, он явно обрадовался… а я поплелась назад. На меня, как на героя Булгакова, неудержимо наваливался день. Зазвонил мобильный. Мне не хотелось разговаривать с моим мужем до тошноты. Но пришлось отвечать, потому что если бы я не взяла трубку, Алексей стал бы трезвонить маме и выяснять, почему не отзывается Марина, караул, пропала собственность! Алексей начал допроса – где была, что делала, сколько кустов сорвала… На меня нашел какой-то стих и я ответила, что кто-то меня опередил и что я ничего не сорвала. Я сделала это не только потому, что хотела оставить всю коноплю себе. Мне не хотелось заниматься передачей «грева» – Алексей нашел бы какого-то кадра, мне пришлось бы рисковать, идти с этим кадром под тюрьму… я уже набралась страху однажды, когда передавала Алексею таблетки для варки винта. Очень не хотелось делать это снова.

Прошло два долгих дня.
Родители Алексея уехали на дачу, а ко мне пришла моя одноклассница Светка. Это было так приятно – увидеть старую подругу, сидеть с ней сколько хочешь, говорить по душам – когда Алексей был на свободе, виделись мы редко и то, урывками. Я испекла пирог со сливами, заварила зеленый чай, и мы сели на крыльце. «Что слышно с квартирой? – спросила Светуля, облизывая пальцы (пирог вышел сочный и липкий). Я вздохнула: «А что слышно… Конфискация имущества. Если что – мне некуда идти вообще. Мою «двушку» Алексей заставил продать, а деньги потратил… у него же машина была, постоянно права у него забирали, надо было их выкупать…» Светка постучала сначала по столу, потом по моей голове: «Звук одинаковый… Ему лет семь сидеть? Ты ждать его собираешься? Жди, дура, пизду вози на зону… а он откинется и скажет – зачем ты мне нужна, старая вешалка, вон сколько молодых телочек!» Я опустила голову: «А куда я денусь…» И тут позвонил Ростик и предложил встретиться вечером. Ему подарили новую трубку для травы, а еще он достал для меня новый роман Марины и Сергея Дяченко. Почему-то в горле у меня сразу пересохло и сердце заколотилось, как бешеное. Потом Света рассказывала, что я до разговора с Ростиком сидела поникшая и еле цедила слова. Стоила ему позвонить, как у меня в глазах загорелись огоньки, я вскочила и превратилась совершенно в другого человека. Светка начала меня тормошить и выпытывать, кто мне позвонил. «Неужели у тебя кто-то появился? А кто он? Опять наркоман?» «Нет, – говорю, Свет, он учитель музыки… деток учит». Вечером я отломала верхушку самой большой елки и пошла на свидание. На свое первое настоящее свидание.

Через семнадцать дней я собирала вещи. Я уходила жить к Ростику. Мне было ужасно стыдно, неловко, неудобно перед мамой и папой. Еще мне перед самой собой было стыдно. Моя семья когда-то сильно пострадала от сталинских репрессий. Моего деда посадили, потому что он был сыном священника. Бабушка его не любила. Но она не разводилась с ним, потому что порядочные женщины так не поступают. Она дождалась, когда он освободился и только тогда ушла от него к мужчине, которого любила всю жизнь. Меня очень мучило чувство вины, что я бросаю Алексея в непростой для него период времени. Я поступала вразрез всему, чему меня учили, наперекор воспитанию. Я не стала брать золотые украшения, даже обручалку сняла и отдала свекрови, но она со свекром заставила меня надеть те украшения, которые подарили мне они. Свекор позвал меня в кабинет. Он сидел на диване, грустно улыбаясь и похлопал рукой по дивану: «Садись, Мариша. Жалко, что ты от нас уходишь. Мы к тебе привыкли…» Я заревела: «Простите, простите меня… я бессовестная… я непорядочная женщина…» Свекор наклонился ко мне и сказал: «Не мели чепухи… ты правильно поступаешь. Алексей, хоть и мой сын, но он недостоин тебя. Ты не должна тратить на него свою жизнь, он все равно этого не оценит. Я тебя хочу попросить: приходи хоть иногда к нам в гости. И будь счастлива, девочка.»

Алексей долго пытался до меня дозвониться, просил, уговаривал, угрожал… потом потерялся, потому что мой новый, мой настоящий муж, «ботаник», музыкант с тихим интеллигентным голосом, однажды, когда Алексей, каким-то образом узнал мой новый номер и начал осаждать меня звонками, взял трубку из моих рук и своим тихим интеллигентным голосом объяснил ему что Марина больше не желает знать ни Акулу, ни барракуду, ни мурену.
Когда я вспоминаю свою жизнь с Алексеем, мне кажется, что все это происходило не со мной, спокойной, уверенной в себе, взрослой женщиной, матерью двоих детей, счастливой женой. Ростик показал мне, что значит – быть любимой. А еще – что такое настоящий мужчина, потому что он им был – без всех этих нарочитых атрибутов. Принимать стимуляторы мы постепенно перестали, это произошло как-то само собой.
А траву мы любим по-прежнему. На кухне у нас висит коллаж, который Ростик подарил мне на десятую нашу годовщину, дом и там изображен забор с оторванной доской. В дырку выглядывает ветка сативы, а над забором всходит солнце.

Елена КУРЛАТ