ФЕЛЬДШЕР

На фельдшера А. М. Липова, администрация исправительного учреждения всегда могла положиться. Несмотря на то, что сам Липов частенько «ложил» на возложенные на него обязательства, он слыл хорошим работником и знали его, как порядочного семьянина безо всяких «социально разлагающих» привычек.

Да, такой вот парадокс: если не следуешь строго правилам работы в МЛС, то зеки считают тебя хорошим человеком. Хотя, я уверен, что Липов не усердствовал в процессе поднятия своего авторитета среди осуждённых, просто он по природе не был дотошным и мог найти общий язык со многими, относясь к каждому с уважением. Он запросто принимал участие в проблемах больных медчасти. Мог и освобождение от работы дать без очевидных для того обстоятельств, и в стационар на обследование поместить прямо из штрафного изолятора, не опасаясь негодования оперов…

В общем – Человек !

 
Липову было не больше тридцати, но, несмотря на молодость, – на своих коллег прапорщиков (инспекторов) и на прочую административную шваль по- младше – похож он не был совершенно. Спиртного не пил, хотя, в те годы алкогольный перегар был не- отъемлемым атрибутом почти всего вольнонаёмного состава администрации. Взяток тоже не брал, ни деньгами, ни ширпотребом, даже воздерживался от таких несущественных «знаков внимания», которые, и взяткой-то не назовёшь… Тогда многие вопросы решались с помощью американских сигарет, и доллар был менее востребован, чем «Marllboro» , «LM» или «Bond», на худой конец. Барыги целыми днями метались, переворачивая блоки заработанных сигарет на «бумагу» (денежные купюры), что совсем не унимало платёжеспособности сигаретных магнатов, скорее наоборот. Странно, что теперь всё по-другому в лагерях, хотя сигареты и подорожали в три раза…

Ещё Липов не ругался матом, а это уж совсем фантастично. Такой себе интересный тип – «интеллигентишка из глубинки», всегда гладко выбрит и аккуратно подстрижен, в меру улыбчив и совсем не напрягающе серьёзен. Не то, чтобы метросексуал, но всегда с запахом хорошего одеколона, ухоженный. И ещё – я никогда не видел у него в руках пустой и несерьёзной литературы. Строго классика и новинки, как правило, достаточно увесистые и «художественные», что- бы стать классикой по исстечению времени. Всегда у него на приёме было ощущение, что пожаловал к маститому психоаналитику. Не к тому, который смотрит: «А у всех ли нАлито?» А как минимум – к ярому столичному последователю фрейдовского учения, но совсем не к фельдшеру из медчасти «ИК» чёрт знает какого района N-ской области.

На рабочем месте А. М. Липов курить себе не позволял, но иногда выходил в прогулочный дворик «МЧ», где во время перекура, наблюдая за курящими тяжелыми пациентами, пытался их образумить, приводя известные примеры о вреде никотина и табачного дёгтя. Но стоило «тяжёлым» сквозь кашель прохрипеть: «А вот сами Вы почему курите, если это так вредно?» – Липов сразу же терял серьёзность, и с улыбкой переводил разговор на другую тему. После чего – у него уже не стеснялись «стрелять» сигареты, и редко слышали отказ.Не чаще раза в неделю Липов дежурил в манипуляционной, заменяя сестёр, не желающих работать в выходной день. Попросишь у него нужную таблетку (бинт, мазь, лейкопластырь, да мало ли что) – грубо не откажет, как прочие, не посоветует писать домой родне, чтоб те слали медицинские посылки в санчасть, не заорёт, что всё выдаётся строго по назначению доктора.
Только посмотрит в твои историю болезни и лист назначений, помолчит. Не поленится, осмотр проведёт, и, если решит, что твоя просьба реально обоснована – полезет в стеклянный шкаф, и выдаст драгоценный медикамент, приговаривая: «Ты же для себя берёшь, а? На чай и сигареты менять не станешь?..» Конечно же, на словах все брали исключительно для удовлетворения личных потребностей, кто ж признается? Кому анальгин, кому аспирин, а кому – бинт с мазью Вишневского, или мензурку с карвалолом. Чтоб подобная самодеятельность выглядела законно, Липов записывал, кому, что и сколько выдавалось, и рядом с каракулями врача сразу был заметен его аккуратный подчерк.

Я не администрация, и нет у меня никаких званий (скорее наоборот), но частенько во время суточного дежурства А. М. любил заходить в манипуляционный кабинет (он же – «процедурная»). И, меряя мне температуру, удобно устроившись на кушетке, поджав под себя ноги, мы разговаривали о том и об этом.
О свободе, о тюрьме, о религии, о преступности. Нравилось слушать, как картофель садят, почему в этот год абрикос не уродил. И о том, что у врачей такой несносный почерк из-за обязательного изучения латыни в годы студенчества. Кстати, интересное наблюдение! Выходит, что Липов латынь не зубрил, если с почерком у него всё нормально? За такими разговорами время пролетало быстро. Глядишь – и температуру померил, и нужных таблеток прихватил, и с хорошей сигаретой в отряд идёшь. А главное, что из-за этой незатейливой болтовни, настроение становится необыкновенно приподнятым!
Словно на свободе побывал! Может, действительно, ещё не всё потеряно, и мир не окончательно сошёл с ума, если планету заселяют не только придурки? Вот наглядный пример славного человека, который, вместе с запахом одеколона, расточает вокруг себя добродетель и видит личность в тебе, выделяя из кучи генетического мусора.

А может, Липов со всеми таким хорошим был? И по- чему он обладал властью по своему желанию класть и выписывать пациентов из стационара, если это всегда было прерогативой доктора? Прочие фельдшеры без предписания врача даже не смели снять показания тонометра, а чтоб назначить лечение – так об этом и говорить не стоит! Да, вот такой был Липов. Фельдшер, выполняющий обязанности не только врача, но и иногда принимающий решения на уровне начальника медчасти. Кто засомневается, что в середине девяностых – злостным нарушителям режимосодержания медпомощь оказывалась строго по протекции начальника МСЧ, с разрешения оперативного отдела? Это было не так уж и давно, и слава Богу, что «было»! Господи, иногда в одночасье всё меняется, и нельзя забывать это…

С хозяйственной обслугой санчасти, т. е., с осуждёнными помогающими администрации, «козлами», Липов был до нужной меры строг. Бывало – прикрикнет на замешкавшегося дневального или уборщика, требуя своевременного и качественного выполнения работы. Понимал, что с нашим братом церемониться особо не нужно, если желаешь добиться положительного результата. Но стоило кому-то из «козлят» заболеть, как Липов уже не видел в них подчинённых, превращаясь из строгого начальника – в заботливого и доброго доктора Айболита.

Вот и теперешний помощник лаборанта слёг на неделю с высокой температурой и кашлем. Липов авторитетно уверял, что это грипп, но опасаясь пневмонии, сам усердно взялся его лечить. Отстранили Васю от работы (или Петю, или Толю, их там столько поменялось – фиг упомнишь), и вольный лаборант сам потел над бумажками и снимками, проклиная и грипп, и все прочие заболевания, моля о скорейшем выздоровлении помощника Васи. Но Вася-то не дурак, и тот ещё наркопитон: отбывал за сбыт «винта»,коим успешно приторговывал в солнечной республике Крым, до момента, пока нетрудовыми доходами не привлёк к себе внимание Симферопольского ОБНОНа. Так что выздоравливать он не спешил. Наоборот, решил по полной воспользоваться своим VIP-статусом в надежде подправить известным способом и без того шаткое здоровье, подорванное не- посильным трудом. Не зря же он посвятил медицине лучшие годы перевоспитания в МЛС€

Вася получил права пациента стационара, и столкнуться с ним можно было теперь и в столовой, и на процедурах… В палате места для него не нашлось (грипп свирепствовал), но ему вполне комфортно было и на кушетке в дальней комнате-архиве, за дверью рентген-лаборатории. Лаборатория эта, к слову, в нерабочее время (заботами Васи) ловко превращалась в лабораторию по производству первитина («винта», «кремля», «джефа» – в зависимости от использованных в производстве ингредиентов и «кулинарных» тонкостей).

За десять дней импровизированной госпитализации, Вася так осунулся и похудел, что Липов стал винить себя во врачебной некомпетентности. Но дело было не в ошибочной диагностике, и не в НЕэффективности получаемого курса лечения, а в назначаемых тем же Липовым капсулах от простуды «ЭФФЕКТ». Путём несложной химической реакции, с помощью марганцовки и уксуса, из безобидного, на первый взгляд, медикамента – получался «катинон», который в камерной системе вполне «сглаживал бугры на спине» у предприимчивого Васи. До сбыта дело не дошло, но на «уходах» (во время отходняков) Вася злоупотребил положением и, что намного хуже, доверием А.М. Липова, и обпился доступными в его бедственном положении лекарствами. Оперируя дозами, многократно превышающими терапевтические, при выходе на вечернюю поверку, Вася, со слов дежурного контролёра, был «дезориентирован в пространстве, что выражалось в глупом выражении лица, обильном слюноотделении и передвижении на полусогнутых конечностях под стенкой»… Кошмар! Скандал! Оперов понабежало со шмоном! Массовая выписка из стационара с учётом фейсконтроля. В общем, болван этот Вася, или Петя, или как его…

Дело было в будний день. Не всегда же Липову дежурить по выходным! В этот раз он тянул СВОЮ смену по графику, а не заменял, как часто бывало, очередную хитрую медсестру, не постеснявшуюся воспользоваться джентльменским нравом фельдшера.
Я в канун освобождения лежал в стационаре и, до- ждавшись своей очереди, прошёл на процедуры в манипуляционную. Смотрю, а Липов по диагонали кабинета «тасы нарезает», словно ему «лоб зелёнкой намазали». Ходит туда-сюда спортивным шагом, курит нервно, «как под вышаком»… Вот тебе и раз!
Что за атас-с? Тут и дураку понятно, А. М. переживает, волнуется и чутьё подсказывало, что причина этих волнений – последние события, связанные с вышеописанной
историей про Васю, или Петю, или Толю. В общем – драма…
Часто меняющаяся маска на гладковыбритом лице негодующего фельдшера – приобретала различные оттенки. Гамма его благородных переживаний была так широка и глубока, что я не посмел с ним заговорить, как обычно, а молча сделал сам себе перевязку, получил назначаемые строго по списку таблетки, и хотел было уже улизнуть, не измеряя температуры. Но Липов узрел оскорбление в самоуправстве и, вставив, словно кинжал, градусник мне подмышку, молча указал на кушетку, приглашая меня присесть.
Что ж, мы люди подневольные, сижу, жду, меряю температуру. Какие уж тут отвлечённые разговоры про огород да урожай?..
Липов набрал в стакан воды и проследил, чтоб я проглотил выданный рифампицин и аспирин. Снова начал ходить, как маятник, только полы расстёгнутого халата мелькают, как крылья ангела возмездия. Кстати, сигаретный дым тоже добавлял своеобразной художественности этому мифологическому образу!
Слава Богу, неловкость, возникшая из-за молчания, и перерастающая в напряжение, которое из-за плотности можно было резать ножом, нарушило новоявленное действующее лицо:

Тук – тук –тук…
– Кто там?
– Это я, осуждённый Диабетов из инвалидного отряда. Извините, я к Вам прямо перед ужином забежал,хотел прямо сейчас сделать укол инсулина, чтоб потом вечером не идти…
– Как так – «сейчас»?! Ты что, не знаешь, что на процедуры водят два раза в день, утром в одиннадцать, и вечером в восемь? Что это за самодеятельность – «прямо перед ужином»?! Или мне больше делать нечего, как только заниматься Вами? Ведь кроме жилой зоны, у меня есть тут стационар и тубонар!
Или Вы предлагаете мне их на хрен всех послать (Липов указал рукой в мою сторону)?!
– Нет, что Вы, просто раньше мы так всегда с Вами делали. Сами говорили, что инсулин лучше перед приёмом пищи вводить. Так и вам проще, чтоб тут поздно не засиживаться…
– «Раньше» было раньше, а сейчас всё будет по рас- писанию и только! Мне совсем нет дела до тебя и твоего диабета, как, впрочем, и до всех остальных!
Хватит, натерпелся! Вам навстречу идёшь, а потом получается: «недоглядел», «нарушил порядок»… Так что в будущем – никаких самовольных похождений в санчасть! Строго по времени и в сопровождении дневального! Ясно?!
– Ясно…

Выговор не только Липову влепили… Всю хозобслугу поменяли, поставили новых дневальных, перевязчика и завхоза. Помощник рентген-лаборанта Вася (или как там его…) поехал на три месяца в ПКТ (помещение камерного типа). Неуютно стало находиться в стационаре, все издёрганные, недоверчивые.
Врачи опасались потерять работу, зэки – тёплое место, в общем полный «кикоз»…
Тогда я сам себе завидовал, ведь через неделю после описанных событий, я был уже дома, и начал складывать заново судьбу свою из оставшихся осколочков.
…Покидая медчасть и лагерь, я попрощался с Липовым и его пациентами, и как дурной сон – позабыл все те переживания, которые тогда казались такими значимыми, но теперь всё осталось в прошлом. Пусть Хранит Бог нас от глупости!

Юрий ОСТРОВЕРХ записки Коли Тупонизова