В самом конце декабря на утверждение президенту был представлен проект Стратегии государственной антинаркотической политики РФ. Ее главной целью заявлено не абы что, а “существенное сокращение незаконного распространения и немедицинского потребления наркотиков”. Но — говорить “ух ты!” рано.
Дело в том, что буквально на днях закончилось действие Федеральной целевой программы по борьбе с наркотиками на 2005—2009 годы. Тоже было что-то типа стратегии. И ее основной целью было “сокращение к 2010 году масштабов незаконного потребления наркотических средств на 16—20% по сравнению с 2004 годом”. И именно по сравнению с 2004 годом число наркозависимых выросло с 493,6 тысячи до 550 тысяч.
А до этого были еще две программы. В каждой, только разными словами, основной целью прописывалось снижение числа наркопотребителей. И начиная с 1999 года оно выросло к сегодняшнему дню почти на 130 тысяч.
Одним словом, что-то с нашими наркостратегиями не то.
Тем не менее новая стратегия вызвала интерес у специалистов. Дело в том, что предварительно она была выложена в Интернете для всеобщего обсуждения. И пару месяцев эксперты и даже обычные россияне имели возможность вставить в нее свои пять копеек. Причем, что интересно, к некоторым предложениям разработчики стратегии прислушались, и утвержденный вариант заметно отличается от первоначального. И по этим изменениям очень интересно следить, как буквально на глазах может меняться российская наркополитика.
Так, благодаря присланным замечаниям из проекта исчезли очевидные глупости, как, например, “аудионаркотики”, которые в серьезном документе выглядели довольно странно. Зато появились термины “ювенальная юстиция”, “группы самопомощи”, “ВИЧ-инфекция”, которых сначала там не было.
Но в целом ничего такого, благодаря чему новая стратегия отличалась бы от предыдущих программ, не видать. По крайней мере, не заметно, чтобы авторы попытались понять, почему у нас проваливаются все проекты по борьбе с наркотиками.
ФСКН: “Все убивают “рейтинги” Предыдущие антинаркотические программы представляли собой набор конкретных действий, поэтому их было интересно читать. Чего стоило одно “определение видового состава галлюциногенных грибов” в последней ФЦП. Тоже ведь проблема, тоже решать надо было. А новая стратегия — это скорее набор пожеланий. Например, “совершенствование уголовно-правового законодательства в части гармонизации диспозиционных конструкций”. Поэтому цитировать ее невозможно. Но по тексту понятно, что его в основном готовили два ведомства — ФСКН и Минздрав. ФСКН выступил с обычными предложениями все усилить и решительно противостоять. Но есть и новые идеи. Это, во-первых, наркосуды, которые будут предлагать лечение вместо наказания. Во-вторых, оформившаяся идея тестирования на наркотики учащихся. И — усиление нашего влияния в Афганистане. Но порядок в Афганистане — это хорошо. Только вообще-то стоит начать с порядка у себя дома.
— Сегодня мы ничего не можем противопоставить наркопреступности, — говорит бывший сотрудник питерского Управления ФСКН, буквально на днях уволившийся из этой структуры. — Ни сократить ее, ни даже остановить…
Мой собеседник пришел в наркоконтроль 5 лет назад по убеждению, и решение уволиться далось ему нелегко и не сразу. Но с первого дня он столкнулся с системой “рейтингов”, которая в конце концов и отбила у него всякий интерес к работе.
— Достало работать на “палки”, а это единственное, чего ради мы работаем. Существует система показателей — “рейтинги”, которые спускают нам сверху. Условно говоря, в месяц отдел должен отчитаться за 100 граммов героина, 1000 граммов гашиша и так далее. И сотрудники будут знать, что где-то есть 500 граммов гашиша, — и не поедут. Лучше отчитаться одной большой партией, а не тремя маленькими.
Еще достало работать за копейки. Мы получаем 15—20 тысяч — и это за 70—80 рабочих часов в неделю, постоянные переработки, за то, что торчим на работе по 2—3 суток. (В Москве опер со стажем, который сидит в засадах, внедряется в группировки и рискует жизнью, получает 16 тысяч. Неудивительно, что в последнее время профессионалы стали уходить из ФСКН. — Авт.) Низкие зарплаты — отсюда шаг до коррупции. Задержанные по делам о наркотиках готовы очень хорошо платить, до 250 тысяч. Так что у нас взяточничество порой почище, чем в милиции…
Третья проблема, по словам опера, — противостояние наркоконтроля с милицией и таможней. — Помните репортаж Мамонтова по телевизору? (Речь идет о сюжете, в котором показывался притон, открыто торгующий героином. — Авт.) Вот он нас подставил! Что тогда началось! Нас заставили все бросить и начать шерстить притоны. А это не наша задача, наша задача — каналы, группировки. Притоны — это работа участковых и милицейских отделов по борьбе с наркотиками. Этих притонов как грязи — до 30 штук на территории одного отдела милиции. А отделов — по 5—10 на район… Но тому же участковому выгоднее крышевать, чем прикрывать. Так что нам милиция чаще мешает, чем помогает. Им же тоже “палки” нужны, вот и тянем каждый в свою сторону. А кстати, накрыть притон — это как минимум месяц работы. И пока мы им занимаемся, у нас не набираются рейтинги по изъятию наркотиков. И мы получаем втык. Я же говорю — “рейтинги” убивают работу полностью…
Но о “рейтингах” в стратегии ничего не говорится.
Минздрав: “Все зло от программ снижения вреда!” Та часть стратегии, за которую отвечал Минздрав, — это размазанные тонким слоем своевременные мысли о необходимости профилактики наркомании и реабилитации наркозависимых. Не так давно “МК” писал о том, что наркология за последние годы дошла до полной деградации. Три государственных ребцентра на страну — это национальный позор. Но в Минздраве так не считают. И вместо того чтобы застрелиться или попробовать понять, почему они оставили тысячи людей без наркологической помощи, там решили со всей дури обрушиться на известные во всем мире программы «снижения вреда». Но даже это у них получилось плохо.
«Снижение вреда», как уже раз пятьдесят писал “МК”, — это система разнообразной помощи уличным наркопотребителям. И чего к ней привязался Минздрав, совершенно непонятно. Дело в том, что в России многотысячной армией наркозависимых, кроме этих самых программ снижения вреда и нескольких религиозных организаций, не занимается никто.
Возможно, именно вопрос профессиональной зависти и не дает Минздраву спокойно спать: сами ничего не делают, а порулить хочется. Поэтому первый вариант стратегии украшал очень злобный посыл. В разделе “Основные мероприятия по повышению эффективности и развитию наркологической медицинской помощи” значилось “недопущение внедрения программ “снижения вреда”.
В качестве информационной поддержки Минздрав разразился несколькими документами. У героини Булгакова Лапшенниковой были скошенные к носу от постоянного вранья глаза. Вот с такими скошенными глазами, боюсь, сегодня ходит половина Минздрава. На парламентских слушаниях Совета Федерации, посвященных новой антинаркотической стратегии, было сказано: “Последний российский опыт внедрения программ обмена шприцев и игл в 10 субъектах РФ (это Республика Татарстан, Санкт-Петербург, Псковская, Оренбургская и другие области. — Авт.) оказался негативным. Уровень заболеваемости ВИЧ/СПИД среди данного контингента возрос в 3 и более раз по сравнению с теми регионами, в которых программы не проводились”.
Но, как рассказала “МК” Ксения Ерошина, руководитель отдела мониторинга и оценки Открытого института здоровья, в 2006 и 2008 годах в этих 10 регионах было посчитано количество новых случаев ВИЧ среди наркозависимых. У тех, кто не принимал участия в программах снижения вреда — не менял шприцы, не получал новую информацию, не посещал специалистов, — количество новых случаев ВИЧ составляло в среднем 5,2%. А среди тех, кто участвовал в программах, — 2,9%. То есть уровень ВИЧ стал в два раза ниже, а не “вырос в три раза”! СПРАВКА “МК” Программы снижения вреда начали работать в большинстве стран Европейского союза, Австралии и Канаде с конца 1990-х годов. В результате новые случаи ВИЧ среди потребителей наркотиков составляют: 1,4 на миллион человек в Австралии, 5,9 — в странах ЕС, 7,3 — в Канаде. В России показатель новых случаев ВИЧ среди наркозависимых, зарегистрированных в 2006 году, составлял 79 на миллион! В ответ в адрес авторов стратегии полетели письма. Управление ООН по наркотикам и преступности (УНП) предоставило вежливые “комментарии по вопросам стратегии, имеющим явные противоречия принципам научной обоснованности и нормам международного права”. В частности, у УНП вызвал “удивление и глубокую обеспокоенность тот факт, что в стратегии не уделяется внимание продолжающемуся росту эпидемии ВИЧ и гепатитов в Российской Федерации”. С аналогичной позицией выступил и региональный директор объединенной программы по ВИЧ/СПИДу (ЮНЭЙДС) для стран Европы и Центральной Азии Денис Брун:
— Никто в России или в других странах не думает, что употребление наркотиков — это хорошее занятие, — пояснил он в интервью “МК”. — И у многих людей вызывает раздражение или неприятие факт того, что кто-то где-то принимает наркотики. Поэтому общество главным образом фокусируется на том, чтобы не допустить появления наркотиков, и акцент делается на репрессивные мероприятия. Но когда основные усилия направлены на то, чтобы снизить поступление наркотиков, как-то само собой забывается, что уже есть люди, которые зависят от них и потребляют. Само снижение вреда не предотвращает использование наркотиков. Но оно предотвращает последствия их введения, в том числе ВИЧ…
Перед такими авторитетами наши разработчики спасовали, сразу заковыряли ботинком в песке и сказали: “А мы чё? Мы ничё…” В результате запрет на работу программ «снижение вреда» из стратегии исчез. И наоборот, появилось направление “профилактические работы с группами риска”. Правда, это направление у нас понимают своеобразно. И яркий пример профилактической работы среди молодежи — операция “Здоровье”, которая проходила с 1 по 10 августа прошлого года. Суть ее заключалась в том, что 124 тысячи сотрудников милиции и ФСКН, работников управлений образования, школ, комиссий по делам несовершеннолетних, органов соцзащиты и здравоохранения были “вовлечены в комплексные оперативно-профилактические мероприятия”.
Результат: 31,3 тысячи несовершеннолетних были задержаны, из них 17,6 тысячи — привлечены к административной ответственности за употребление спиртных напитков, пива, наркотических средств и психотропных веществ.
То есть обычное понимание профилактики в нашей стране — всех, кто не спрятался, посчитать и наказать.
Взгляд со стороны: “Борется государство с наркотиками, не борется — оно все равно несет убытки” То есть, с одной стороны, у нас есть ФСКН, которая больше 10 лет все усиливает борьбу с наркотиками. С другой — Минздрав, который понятия не имеет, что ему делать с армией наркопотребителей, но гоняет всех, кто это знает. А вот Дмитрий Эвард — не нарколог и не силовик. Он — член научного совета “Здоровьесберегающие технологии” Академии технологических наук РФ. Наверно, именно это позволило ему посмотреть на проблему с совершенно другой точки зрения. Он считает, что борьба с наркоманией — это экономически выгодный для государства бизнес-проект. Цинично, зато практично. — Сегодня эффективность борьбы с наркоманией оценивается исключительно размерами бюджетных ассигнований: чем больше выделено денег, тем лучше, — говорит Дмитрий Эвард. — Но это абсолютно неверный подход! Дело в том, что здоровье наркозависимого, по сути, его личное дело. А вот ущерб, который он через свою болезнь наносит обществу и государству, можно и нужно оценивать в четком денежном эквиваленте. И точно так же потом оценивать наиболее эффективные методы борьбы с наркоманией и поддерживать только их…
Дмитрий Эвард предлагает сначала посчитать, какой конкретно финансовый урон наносят обществу проблемы наркозависимого. Их целый список: здоровье, криминал, отсутствие работы, детей и семьи, смертность. Казалось бы — это и на самом деле личные проблемы человека. Но по оценкам специалиста, основанным на данных Федеральной службы статистики, от каждого экономически неактивного гражданина (в том числе наркозависимого) в 2008 году государство недополучило в объем ВВП страны 55 002 178 рублей с человека. Согласно данным ФСКН, в нашей стране 2,5 млн. наркозависимых. И это значит, что ежегодно государство недосчитывается не менее 1,4 трлн. рублей, или почти 3,3% ВВП, только лишь от того, что наркозависимые не работают.
— Так же можно рассчитать ущерб от каждой проблемы, — говорит Дмитрий Эвард. Но проблема государства в том, что бюджет на борьбу с наркоманией — заведомо расходная, убыточная, если угодно, статья затрат. Борется государство с наркотиками, не борется — оно все равно несет убытки. И, честно говоря, государству было бы выгоднее, если бы все наркозависимые враз умерли — это бы избавило бюджет от массы трат на их лечение, содержание в системе ФСИН и так далее. Но на самом деле эти траты можно и нужно сделать эффективными…
Идея состоит в том, чтобы оценивать антинаркотические меры исключительно с финансовой точки зрения. К примеру, эффективность ребцентра №1 — 4%. Плохо. А ребцентра №2 — 20%. Значит, надо инвестировать деньги в ребцентр №2, и через несколько лет инвестиции окупятся — вылеченные люди заведут семьи, начнут работать. То есть увеличивать благосостояние страны.
— Представим идеальную ситуацию, — продолжает финансист. — Государство выделило деньги на единовременное лечение всех 2,5 млн. наркозависимых. Что же мы получим при сегодняшних показателях эффективности методик лечения в 4%? А вот что: государство будет тратить на лечение каждого наркозависимого в год более 500 000 рублей. А если вылечить наркомана оно не успеет и он умрет, это значит, что потери государства удвоятся и составят уже 6,6% ВВП. Иными словами, сегодня государство даже теоретически не может извлечь пользу для себя от своих же действий.
К сожалению, это те рельсы, по которым государство движется последние 10 лет. И новая антинаркотическая стратегия эти рельсы всего лишь удлиняет.
Борьба с наркоманией — это экономически выгодный для государства бизнес-проект. Такой же, как строительство, например, платной дороги: с четкими финансовыми показателями инвестиций, сроков окупаемости, размеров прибыли и так далее. Однако для его реализации необходимо принять за основу тезис, что наркозависимый — это больной человек, вылечив которого, государство получит пользу. Сегодня, к сожалению, наркоман — это де-факто преступник, и борьба ведется с преступностью, а не с болезнью. Анастасия Кузина mk.ru
.gif)
