Ирокез был не очень выпендрежным, simple героем, он появился в 2000 году в московском проекте Снижения вреда и заразившись идеей harmreduction просто пришел и остался, сказал – я буду работать, это мое, бросил свою типографию. Первые полгода он работал волонтером, и ему поверили. Он отказался ради помощи другим людям от многих благ потребительского мира и даже от собственной семьи, которой у него так и не появилось, хотя девушек было с ним рядом много…. Мы сидим дома на ковре, у его близкого друга Кости Фьючера, вокруг нас бегают малыши и горланят, кому-то из ребят начинают приходить в голову истории, пережитые вместе с Ирокезом….
Тиксон: Это иллюстрация одного из его качеств, того что он мог с любым человеком найти общий язык, даже не зная языка. Мы оставили как то Ирокеза в Лондоне одного на несколько часов и когда мы вернулись к нему, вокруг него была уже туса.
Саранг: Сто человек народу собралось.
Тиксон: Пиво льется рекой.
Саранг: Пиво,бабы…
Сонюшка: Наркотики.
Саранг: Ну до наркотиков так дело не дошло, там были американские бойскауты, а самое смешное, или даже не знаю как правильно сказать, в Лондоне мы оказались 11 сентября и это была жесть. Я так испугалась что мне придется сидеть в этом Лондоне и я не смогу попасть в Москву к Ване.
Тиксон: Да, 11 сентября мы сидели…
Саранг: Курили сальвию, Тихонов пытался судьбы мира узреть, мы купили уже после 11 сентября, за доллар, типа, килограмм. Прозревали судьбы мира.
Сонюшка: Это был такой день специальный, все что-то прозревали, мы как раз вернулись с Кинбурнской косы в Одессу, по дороге я дочитывала новый роман Уильяма Гибсона в котором в самом начале взрываются те же башни, и мы заходим к Интернет кафе и видим в телеке взрывы.
Саранг: Это все из-за тебя – не вовремя прочитала книжку.
Тиксон: А мы узнали в Имперском колледже, в котором работали, о взрывах и о том, что в башне известный американский исследователь Сэм Фридман и все за него переживали, а потом нам сказали, что сегодня работать не будем, встречаемся вечером в пабе. По дороге мы прогулялись по пабам и везде показывали эти взрывы. Ирокез тогда как раз разочаровался в Гиннесе, одним из его желаний, когда мы летели в самолете – было: «Хочу попробовать ямайского рома и Гиннеса». И тут в пабе ему наконец-то удалось это сделать, и он сказал: «И это и есть Гинесс?»
Саранг: ага, каждое утро начиналось с поедания половины целой свиньи и запивания пивом, дорвался.
Фьючер: Да он вегетарианцем не был, но иногда одним алмогелем питался.
Тиксон: Я помню в Тольяти, у него началось дикое обострение язвы, ему как раз исполнилось 25 лет, он перешел на алмогель и кашки, но работать не переставал.
Саранг: Там произошла эта неприятная история с Толиком.
Тиксон: На бабки он его кинул.
Саранг: Да нет, получилась такая морально, неприятная история, он этому Толику доверял как господу богу.
Тиксон: Это местный тальятинский неоднократно сиделый авторитет среди джанки у себя на районе.
Саранг: Авторитетом он был у Ирокеза и еще одного алкоголика.
Тиксон: Ну да, авторитет на несколько домов и Ирокез поразился, когда Толик его кинул, вот ничего себе героин, каким делает людей дерьмом, и решил перекумариться.
Сонюшка: А мне казалось, что Ирокез вообще не торчал, я пока работала с ним вместе ничего такого не замечала.
Саранг: Так он тогда и не торчал, это он потом начал.
Фьючер: Да он вроде особо никогда так и не торчал на системе.
Тиксон: Не, ну когда к нему попадал дешевый героин, через какого-нибудь человека типа Толика, то он подтарчивал. Но совершенно честно, не стесняясь своего состояния, потому что я помню, были люди, которые торчали во время работы и пытались шифроваться, а Ирокез совершенно этого не скрывал.
Саранг: Ирокез всегда всем говорил: «Я торчу, торчал, и буду торчать».
Тиксон: Ага, что вы меня дискриминируете, вот я есть такой, какой я есть.
Фьючер: Стремись вперед навстречу смерти, пока другой не занял твое место.
Саранг: Да, но при этом он был супер профессиональный человек, чем он собственно нас всех и потряс, и тех же англичан, которые Ирокеза все время хотели взять с собой в командировку, потому что ему можно было полностью доверять, в том что касается полевой работа с людьми, он мог все разрулить, все сделать, все объяснить, не взирая на свои личные необходимости.
Тиксон: Он очень располагал к себе торчков, к которым до него ездил в регионы недоступный Витал, а Ирокез – он простой, с ним легко можно было общаться. Я видел его в куче ситуаций, он выцеплял в городах каких-то стремных уголовников, приводил их и с ними можно было поговорить и даже грозные тети наркологи, которые сами бояться наркоманов, называли его ласково Андрюшкой.
Саранг: При этом Ирокеза боялись подпускать к сотрудникам программ потому, что он разрушал стереотипы о наркомане, наркоман должен втыкать, угашенным быть, а тут человек работает офигенно, при этом говорит «торчу, торчал и буду торчать, но это не у всех получиться, но я вот могу». И его реально боялись, потому что парень не формат. Я хотела сказать, что Ирокез не умел писать, но при этом он был прирожденный антрополог.
Тиксон: Он все время сопереживал людям и может поэтому ему получалось их зацепить, я помню он решил увести с собой в Москву сексработницу из Саранска, потому что ей было очень фигово, он хотел ее забрать от сутенеров. Девушка-сирота, у нее умерли родители и сразу образовались типы, которые ее тут же познакомили с винтом и начали использовать хату, чтобы варить винт, когда денег не стало хватать ее стали отправлять на улицу. Ирокез, оказавшись там случайно, решил ее спасти. Договорились с ней, оставили денег на билет. Но она не приехала, а Ирокез тогда как раз жил у Фьючера.
Саранг: Поэтому легко перевозил всех из Саранска в Москву.
Тиксон: Он одно время жил рядом с нами, года четыре назад, как то он пришел ко мне перед новым год и говорит: «Странная история со мной произошла, мне принесли тут псп на НГ и я его решил попробовать и поставился, меня очень сильно вперло, а через два часа я подумал, что я не ставился и еще раз поставился, слушай, проверь сколько тут у меня?» – и приносит баян – «там было столько-то и ставился я по столько, я не могу разглядеть».
Сонюшка: Так с ним все нормально было?
Тиксон: Да! С ним было при этом все в порядке! А потом приехала его тогдашняя девушка и конфисковала у него весь препарат потому, что он постоянно забывал, сколько он этого употреблял. Андрюха любил очень говорить про контролируемое потребление, потому что контроль это как работа, он старался так, что бы торчание не мешало работе и если какие – то проблемы возникали, то говорил, что теряет контроль и становился строже к себе на какое время.
Сонюшка: Как это выражалось – становится к себе построже?
Фьючер: Не мутить героин, а мутить коноплю или пиво, переходить на более легкие наркотики. Ну а как еще можно героиновому торчку к себе построже относиться?
Сонюшка: А кто такие Фронтэйдс, кто эти ребята, с которыми он последнее время тусил?
Саранг: Ну, вот Фьючер, например.
Фьючер: Ну, да, но вообще-то я его уже давно знаю, с 94-95 года.
Саранг: Ты расскажи, как возникла идея вливать радикальные движения в деятельность по СПИДу.
Фьючер: По-моему, Ирокез где-то на конференции познакомился с Румянцевым Сашей, с человеком из Питера, одним из отцов основателей этого движения.
Саранг: Там в чем суть, откуда вообще взялась эта история, все началось же с Хранителей Радуги.
Фьючер: Да, но Хранители Радуги – это зеленая радикальная организация, мы познакомились и тусовались с людьми, типа, Дженни Флор, в общем, с идейными панками радикалами, которые не просто как там водку пьют и по подъездам на стенах всякие гадости пишут. Это был идейный панк, таким, каким он, как я считаю, должен быть. Мутились какие-то радикальные акции в честь Февральской революции. Это была картонная революция с картонной Авророй, все участники с картонными ружьями атаковали завод по переработке ядерных отходов, потом Минэнерго и закончилось все на Лубянке. И Ирокез, пообщавшись с этими ребятами, стал ходить говорить: «Надо в СПИД движение вносить радикализм». А потом он приехал ко мне и сказал: мы вот собираемся движение организовывать, будем в Калининграде проводить акцию – будешь участвовать? На первую акцию собралось человек наверно 10 – 15 из Москвы, чуть поменьше из Питера и 8 человек из Калининграда, приехали и решили атаковать Мэрию. Сценарий выглядел просто: заковывались в наручники и замыкали входную дверь. Чтобы таким способом привлечь внимание властей, потому что в Калининграде все очень жестко, я даже заходил в СПИД центр, он просто пустой. А проблем с покупкой наркотиков там никогда не было, я помню, когда мы стояли возле Мэрии, вышел какой-то помощник по работе с несовершеннолетними и прямым текстом сказал: « Да, я знаю, что в таком то поселке продаются наркотики, и даже назвал по какой цене, но это не моя тема». Тех, кто приковывался – задержали до выяснения личности, а всех остальных отпустили.
Саранг: А в это время мы с Дашей делали информационную поддержку, мы разфигачили письма по всем СПИД организациям мира и по всем активистским, все закончилось тем, что в отделе, где держали ребят, закончилась бумага в факсе. Из Африки, из Австралии, из Новой Зеландии, из Антарктиды летели факсы – давайте лекарства ВИЧ положительным и отпускайте активистов! Началась жесткая буча, потому что факсы слали в Мэрию и в отдел. Все встали на уши, начали обвинять Frontaids, типа к СПИДу это никакого отношения не имеет, а что это было сделано для того чтобы подорвать международный авторитет Калининграда в преддверии какого-то летия города.
Фьючер: Там еще такая тема началась, буквально в этот же день, когда мы акцию проводили, там начинался снос памятника Ленину, прямо на центральной площади как раз напротив Мэрии, и поэтому собрались пенсионеры, и когда появились мы, то народ подумал, что это за Ленина постоять какие-то коммунисты пришли.
Саранг: Когда сносили Ленина, туда должны были прийти протестующие пенсы и должна была приехать пресса, и все совпало.
Тиксон: А вы знали о том, что будет снос Ленина?
Саранг: Все случайно совпало.
Фьючер: Ну, мы уже знали заранее, ну а че, прикольно же, это тоже сыграло свою роль, потому что журналисты появились буквально в первую минуту, в результате акция была распиарена. И через месяц уже была акция в Питере, выбрали три города, по степени наркомании и ВИЧ инфекции, Калининград – Питер – Москва. В Питере была красочная акция, принесли четыре гроба к Мэрии, к Смольному, при этом когда вносили гробы, 15 человек в красных мешках своими телами выложили красную ленту символ ВИЧ напротив Мэрии. И пока охрана поражалась и удивлялась происходящему и отвлеклась на все это действо, два человека залезли на балкон свесили огромный баннер «Наши смерти – ваш позор». В этой акции поразило больше всего, что вообще никто никак не отреагировал – никто не вышел из Мэрии. Нет, вышел какой-то чувак из безопасности, мы сказали что требуем чтобы вышла Матвиенко, мер Питера, он сказал что никого нет, свинтили только одного человека, который вешал баннер. Пресса там была, и эту акцию тоже осветили.
Саранг: А уже в Москве пресса стала стебаться, когда проводили акцию у Минюста, вышли статьи, типа опять эти активисты вылезли на какие-то свои баррикады.
Фьючер: Они просто зажрались.
Сонюшкина: Да к тому же эта тема антиспидовская настолько уже ракрученная, постоянно проходят какие-то фестики, выставки, акции, вот они и уже на все одинаково вяло реагируют.
Тиксон: Да, конечно, на этих фестивалях проставляют фуршет, а тут на морозе акция.
Сонюшкина: Да в принципе здесь любой радикализм вызывает такую реакцию, типа ха-ха, а кому это нужно?
Фьючер: Хотя когда у Минздрава была акция, использовался хороший ход, мы живой цепочкой перекрыли улицу напротив Минюста, пробку жуткую организовали.
Сонюшкина: Ничего вам не предъявили за пробку?
Фьючер: Штраф 500 рублей всем задержанным.
Тиксон: Мне кажется, что сделать пробку напротив Минюста, намного эффективней, чем размахивать постановлениями, потому что чиновники это ….
Фьючер: А по-моему, как раз через несколько дней после этой акции Путин принял указ о введении государственного прокурорского контроля за распределением средств и увеличил финансировании, то есть может это все конечно и совпало, но как то много совпадений получается, коноплянный марш провели, через пару дней таблицу поменяли.
Тиксон: Да ее должны были поменять.
Саранг: Так и деньги должны были выдать
Сонюшка: Коноплянный марш – это вообще какое-то позорище.
Тиксон: Я думаю что радикализм и акций, которые хоть как-то освещаются в прессе, они все-таки больше влияния имеют в адвокации.
Саранг: Показателем насколько Ирокез изменил отношение людей к радикализму, является то, что Ирокезу давали свои личные деньги члены иностранных неправительственных организаций, те, кто всегда поддерживали только мейнстрим и были всегда против радикального акционизма. Он был нормальным абсолютным человеком, никогда не выдавал никаких сентенций, а жил настоящим, без всяких там рефлексий и идеологий.
Фьючер: Ну да его вот спрашивали: «А че ты не можешь заняться работой, заработать денег, отремонтировать квартиру в Билюреве, зачем ты занимаешься все этой радикальщиной?». А он отвечал: «Зачем, зачем, вот я живу мне плохо сейчас, а есть люди, которым еще хуже, чем мне, я хочу, чтобы им стало лучше».
Сонюшкина: Таких людей немного все-таки обычно с возрастом радикализм проходит и люди начинают своими личными делами заниматься.
Фьюче: Ну вот, а у него не прошло, может просто не успело.
Саранг: Понимаешь люди меняются, когда начинают накапливать добро – стяжать, а Ирокез не мог, вот он заработает 3000 $ и через неделю их уже нет. Если он их не просрет, то потеряет где-нибудь точно и уже ходит у всех занимает денег. У него не было потребительского азарта, в лучшем случае он мог купить себе штаны в секонд хенде.
Тиксон: Да, он мог потратить деньги, еще не сделав работы, но работу всегда доделывал. Без денег, на кумарах или с похмелья, но всегда четко.
Саранг: Ирокез не романтик, он практик, реалист, но у него была мотивация сделать другим людям лучше, а сейчас в снижении вреда поколение сотрудников за зарплату. Когда он получил первые большие деньги, он сказал – пойду куплю себе часы за 300 баксов, а когда спросили – зачем тебе они, он ответил что через неделю их можно будет продать, типа сделать вложение в недвижимость.
rylkov-fond.ru
.gif)
