История одной неизвестной болезни

Я маленькая, но уже знаю, что со мной что-то не в порядке. Очень рано я ухожу из дома, бродяжничаю, подолгу живу в лесу, домой идти не хочется – там отец, который любит меня, но бьет. Это странно: как можно бить того, кого любишь?

Бьет за пустяки: неубранную комнату или грязную посуду, бьет сильно. Но мне это даже нравится. Когда он подходит ко мне с ремнем, мне страшно и в то же время меня это возбуждает. В молодости у него был инсульт, и врачи сказали, что он или умрет или превратится в овощ. Но мама, беременная мною, вытаскивает его с того света. Она и моя двухлетняя сестра бедствуют, а я уже в утробе спасаю жизнь своему отцу.

В десять лет я изливаю ненависть к отцу в дневниках и хочу, чтобы он умер. Я исписываю страницу за страницей вопросами: почему у всех нормальные семьи, а я родилась в этой? Почему я такая ужасная?
В тринадцать начинаю хлестать водку, как заядлый алкоголик с мальчиками гораздо старше себя. Я пью первую рюмку, вторую, третью, не закусываю, водка ужасна на вкус, но я не могу остановиться, меня рвет, и я засыпаю. Проснувшись, иду дальше туда, где наливают, и я снова пью, пью…
В школе я аутсайдер, мне скучно обсуждать барби с одноклассницами, скучно учиться, у меня нет друзей. В каждой из трех школ я нахожу таких жа фриков, как я – аутиста, шизофреника и панка. Мы сидим за одной партой, держимся за руки, рисуем, нам хорошо вместе. Мне нравится риск, нравится делать что-то нехорошее, нравится то, что меня побаиваются – я странная.

Я начинаю искать причины своей странности у психиатров, хочу, чтобы мне поставили диагноз – это объяснило бы мое странное поведение, оправдало бы меня. Мне ставили диагнозы – депрессивное расстройство, паническое расстройство, прописывали таблетки, которые я пила пригоршнями, запивая алкоголем. В таком состоянии жизнь становилась хоть сколько-нибудь переносимой. Родители, убежденные изотерики, убеждают меня, что я все выдумала и что мне надо думать о том, что со мной все в порядке и я выздоровлю.
Мне нравится одурманивать себя, я ищу легальные способы менять состояние сознания, типа мускатного ореха или прыжков с резинкой с моста, мне нужен адреналин.

Но мне все время плохо и я все время думаю о смерти. Я забираюсь на крыши многоэтажек, становлюсь на самый край крыши и хочу покончить с собой. Перед этим я раздаю подружкам все самое дорогое, пишу родным записку и намереваюсь уйти из жизни куда-нибудь еще. Но мозг сверлит мысль о боли, которую они будут испытывать, сделай я этот шаг и я останавливаюсь и жалею о том, что не круглая сирота. Они, их присутствие – вот все, что держит меня в этой жизни. И я ненавижу их за это. Лежа ночью без сна в своей постели я строю планы, как я буду убивать их ножом по очереди. Я не понимаю, как это сделать так, чтобы никто никого не разбудил криком и продолжаю перебирать в голове варианты. С рассветом я засыпаю, и мне снятся кошмары.

Мои одноклассники висят на наркотиках: амфетамины, бутират, крокодил. Они сходят с ума, сгнивают заживо, становятся инвалидами, некоторые умирают. Особенно жалко пухлого мальчика, писавшего неплохие стихи. Он сильно похудел, у него сгнила челюсть, руки-ноги перестали его слушаться и он умер. Я презирала этих людей и искренне не понимала, зачем они это делают. Сама я не собиралась употреблять наркотики, меня пугало то, что наркотики делают с людьми. Даже сигареты мне. Я подхожу к курящим, и выбиваю ладонью сигареты изо рта, даю жвачки, прошу их не курить…
Сама же я предпочитаю пить спиртное. Моя семья пострадала от алкоголя, но это все мужчины, со мной такого не случится. Однажды моя подруга дает мне порошок – амфетамин, долго меня уговаривает понюхать, наконец, я снюхиваю микроскопическую дорогу и понимаю, что я в раю. Я отбираю у нее все, что есть и улетаю в тридцатидневный марафон. Родители не понимают, что со мной, я стремительно теряю вес, мое тело покрывается какими-то пятнами, они водят меня по врачам и те недоумевают…
Ночью я подсыпаю порошок в кофе своей работающей матери, чтобы хоть как-то облегчить ей жизнь. Я думаю, что порошок – это такая волшебная штука, которая придает сил и открывает новые возможности, я предлагаю его по доброте душевной своей сестре. Спустя месяц становится понятно, что долго висеть на быстрых не получится, и я с трудом я спрыгиваю. Но бухать продолжаю. Меня бесит то, как мои собутыльники напиваются и засыпают. Мне всегда мало. Я просыпаюсь и иду дальше искать компании, грязная и вонючая, переезжаю с места на место, с хаты на хату, и пью, пью…

В восемнадцать я живу с парнем и мы все время пьем, нам хорошо. Целый год мы бухали и трахались, днем мы пьем спирт, принесенный с работы его мамой, а вечером едем в паб и пьем там всю ночь.
Я прихожу в себя от боли в руке: вижу, как сижу на своем бой-френде с ножом в руке, а он держит мою руку. Он прячет от меня ножи и требует, чтобы я шла к психиатру.
И снова никто не говорит мне, что со мной не так, а я жду самого страшного, самого грандиозного диагноза, такого, какого нет ни у кого в мире! И чем страшнее – тем лучше.
Но увы… Я спрашиваю у людей, так ли у них, как у меня, тяготит ли их жизнь? Но все мне говорят, что нет, мол, им хорошо живется.

До полового созревания я – гадкий утенок, в подростковом возрасте у меня появляются модельные задатки – рост, внешность… Родители сдают меня на курсы моделей, платят большие деньги, хотя мы жили впроголодь. Они это делают, чтобы меня хоть чем-то заинтересовать, поднять мне самооценку – теперь можно хвастаться в школе, что я модель. Это обычный модельный бизнес, без всякого порно, а вот уже ближе к восемнадцати годам мне стали предлагать голые фото. Мне это не нравится, но за это хорошо платят. И деньги берут свое. Только мне стукнуло восемнадцать, я беру паспорт и иду фотографироваться обнаженная. Мне от этого ужасно плохо, потому что папа и мама меня воспитали по-пуритански, типа, секса до свадьбы ни-ни. Чем больше я этим занималась, тем больше и грязнее появляется заказов.

После съемок я реву в туалете, чувствую себя грязной, употребляю какие-то чудовищные дозы самых разных веществ, чтобы забыться, по-дурному трачу полученные деньги, разбрасывая из направо и налево… Деньги и то, что можно за них купить не делают меня счастливой. Зато ненависть к себе растет и пожирает меня изнутри.Я поступаю на философский факультет и там тоже нахожу шизоида, у которого допытываюсь, не хочет ли он покончить с собой. Но даже он, хронический алкоголик, заявил что доволен своей жизнью.
У меня все хорошо: хорошая зарплата, мои мечты сбываются, я путешествую по миру, есть все, чего я хотела, парень, друзья, я работаю моделью, я красивая, меня все любят, а мне жить не хочется. У меня все есть, а мне плохо. И так мне сделалось горько, что меня никто не понимает. Никто не понимает, почему мне плохо.
Я продолжаю употреблять психоделики, алкоголь, ганджубас, путешествую по миру. Уезжаю на Канарские острова, там океан, фрукты на деревьях, тепло круглый год, но там меня накрывает чудовищная депрессия и я ухожу в жуткий запой!

Руки опустились, потому что я думала, что дело в Украине, тут люди неприветливые, а на Канарах все улыбаются. А мне – жить не хочется.
И вот я делаю последний рывок, еду без денег, без вещей в Москву – думаю, что там начну новую жизнь и все изменится. Обещаю себе, что никаких наркотиков, алкоголя, никакой грязи, наркотики у меня только все забирают и ничего не дают взамен. Приезжаю в Москву и еду с первым попавшимся в аэропорту мужчиной к нему на хату. Он пускает меня перночевать за секс, а через неделю я уже нюхаю кокаин непонятно у кого, меня уже просто снюхивают… И я оказываюсь на днище.
Три месяца продержалась в России, где дохожу до того, что курю отличный план, заливаюсь алкоголем, тело пьянеет, но сознание остается трезвым. Меня не попускает, как раньше. Если раньше я могла расслабиться, повеселиться, или пореветь всю ночь, то теперь ничто не меняется. Я возвращаюсь домой и понимаю, что у меня ничего нету. Есть работа, семья, есть с кем общаться, есть дом, но у меня ничего нету. Я в отчаянии употребляю очень много травы и алкоголя, но мне становится только хуже. И вот я стою у окна на какой-то тусе, и мне впервые в жизни приходит в голову мысль, что я нуждаюсь в посторонней помощи. Всю жизнь я думала, что сама найду решение своих проблем.

Стою я, значит, у окна и прошу помощи даже не знаю, у кого и приключается совершенно мистическая история: из комнаты выходит человек, который все время мне рассказывал про какие-то ребцентры, какие-то группы, я его никогда не слушала и вдруг я сказала ему: мне нужна помощь. Он дал мне номер телефона ребцентра, я сразу позвонила и выпалила: я хочу покончить с собой. Но мне вежливо говорят: это не к нам, мы тут занимаемся наркоманами и алкоголиками. И что же мне делать? Я говорю, что да, это про меня, просто для того, чтобы приехать к этому человеку и чтобы он меня выслушал.За два часа беседы этот милый человек раскладывает мне все по полочкам, говорит, что я не плохая, а просто больная! Я – наркоманка и алкоголичка! Вот он – мой страшный диагноз и я сразу прошусь на лечение как можно на дольше.
Спрашиваю в отчаянии: «Мне точно станет легче?» И он отвечает: да. Спрашиваю: «Вы точно не сделаете мне хуже?» И он отвечает: да.
В ребцентре я сразу со всем соглашаюсь, чувствую, что нашла выход. Мне объясняют, что это все физиология, что я не виновата в том, что со мной случилось, мне очень нравится их идея, что это болезнь, я даже не проверяю, не ищу подтверждения в Интернете, как будто все стало на свои места, стало полегче не то, чтобы жить, жить по-прежнему тошно, но я знаю, что со мной и теперь могу узнать как с этим быть. А главное – я не виновата, я не плохая, я просто больна. Никто же не ругает людей с раком, их принимают, им сочувствуют, им оказывают помощь. У меня тоже рак, только – рак души.
В ребцентре я сразу берусь помогать другим, готовлю еду, убираю, помогаю новичкам, ночами веду беседы с теми, кому не спится, впервые ощущаю себя кому-то нужной. Я все больше убеждаюсь, что это именно то, что я искала – быть кому-то нужной! Мне не нужен заработок, друзья, любовь, путешествия, мне необходимо быть кому-то полезной, если от меня есть толк, то я не такая уж плохая.
Я начинаю понимать про порно, понимать, почему меня туда понесло, если мне было так плохо, я начинаю понимать про свой мазохизм. Я себя наказываю за что-то, намеренно причиняю себе боль, которая дает мне прощение.

Возможно, таким извращенным способом я чувствую любовь – для меня не бывает любви без боли, без унижения и страха.
Целую неделю я сижу в шкафу, плачу и рву бумагу, в голове пульсирует мысль: покончить с собой, покончить с собой… Но как? Все ножи спрятаны, прыгать неоткуда, задушиться нечем… И вдруг в ребцентр привозят живой труп – наркомана, которые очень долго употреблял наркотики и они его почти убили – и это изгоняет меня из убежища, я начинаю заботиться о нем, совершенно забываю о себе и это меня спасает! Это мое лечение. Мне становится лучше. Кризис миновал.
Реабилитации закончилась и, несмотря на мои уговоры и просьбы остаться, меня выпихивают из «гнезда». Я иду в анонимное сообщество, на группы самопомощи, мне очень тяжело, потому что я боюсь большого скопления людей, мне страшно с ними находится, не то, чтобы говорить. Я сразу беру спонсора – первого попавшегося и активно пишу Шаги и жизнь постепенно меняется. Даже не из-за Шагов или программы выздоровления, а от того, что в центре мне вложили: отдавать, а не брать. И мне это нравится.

Мысли о самоубийстве не ушли, но теперь я знаю, что есть выход, я верю, что если заниматься программой выздоровления, она делает жизнь выносимой. Я понимаю, что эта болезнь не излечится, что я такая, какая есть на всю жизнь, такая моя суть, но есть инструменты, как с этой жизнью жить. Есть ответы на мои главные вопросы: что со мной не так и что мне делать, чтобы стало легче. То есть я верю в это. Если я хочу быть счастливой – я могу этим заниматься, мне дано, выход есть. Если я хочу страдать, заниматься мазохизмом, ок, я могу страдать, могу повариться в чем-то.
Меня огорчает то, что я не могу больше рисовать. В употреблении – не под веществами, а в перерывах, когда мне было очень плохо, в самые жесткие периоды, – я вливала в свои рисунки всю злость и боль.
Мне очень хочется остаться трезвой после первого лечения. Я панически боюсь выпить даже бутылку пива, меня предупредили, что в следующий раз выкарабкиваться будет тяжелее. Временами мне невыносимо плохо, в таких случаях я обычно напивалась или закидывалась веществами, но теперь для меня это невозможно и я начинаю причинять себе физическую боль, которая отвлекает меня от боли душевной – я режу себя или прижигаю сигаретой. Мне это не нравится, я знаю, что это неправильно, осуждаю это, есть другие, более здоровые способы, но иногда мне так невыносимо, что я намеренно причиняю себе боль, чтобы сохранить трезвость. Этот опыт пугает меня – я нашла новый разрушительный инструмент для себя, один из тех, которые я использовала всю жизнь и которые чуть меня не убили.

Я срываюсь на целых три месяца, но вещества больше не дают мне облегчения, тело пьянеет, а сознание остается ясным. Я с ужасом понимаю, что этот привычный разрушительный способ выжить для меня больше неактуален. Мне больше неинтересно тусить, реветь, жалеть себя, уничтожать себя, я каждую минуту осознаю, что это временно, что действие вещества закончится, а я останусь! Вещества больше не решают мои проблемы, а только усугубляют их.
Я возвращаюсь на группы и начинаю все с нуля, я начинаю взрослеть. В ребцентре я узнала, что я застряла в детстве, в том возрасте, когда начала употреблять. Поэтому мои реакции детские. Это правда. Мне очень страшно жить. Страшно по-детски, когда боишься темноты или тишины и все, что ты можешь, чтобы не умереть от страха – это звать на помощь.
Взрослеть трудно и долго, но я с радостью обнаруживаю, что больше не убегаю от трудностей в боль, секс, путешествия… Я больше не бегу, а если и бегу, то по крайней мере я понимаю почему и зачем я это делаю. Появилась осознанность. Осознанность лучше неведения.
У меня по прежнему возникают панические приступы, временами я переживаю флэш-бэки, я долго употребляла психоделики и это сильно поплавило мой мозг. Но я знаю, что это – симптом и что его можно контролировать.

Я поставила себе цель – дойти до Девятого шага. Я верю в бонусы выздоровления, я верю, что год трезвости – это важно, многие люди после такого срока химической чистоты восстановились, верю, что когда у меня будет стабильная трезвость, то все вокруг начнет налаживаться, здравомыслие ко мне вернется.
Из материального я хочу здоровых и стабильных отношений с моим мужчиной, работу, которая приносит удовольствие, ну а дальше – денег, материальной стабильности. Все это будет, если я буду трезвая. У меня была и осталась эта бредовая фишка: если я буду иметь все, что хочу, я буду счастлива. Я до сих пор верю в обусловленное счастье.
Я упрямо набираю чистые дни – только сегодня я не употреблю наркотики или алкоголь, только сегодня я не нанесу себе повреждение. Поразительно, но я умудрилась подсесть на самоповреждение. Это стало понятно, когда мой парень увидел раны на моем теле и спрятал все, чем я могу себя порезать. Меня ломает, я не сплю всю ночь, думаю, как уйти из своей головы, как бы поскорее бы уснуть, потому что хуже всего мне вечерами, и я знаю, что если заснуть, то утром жизнь будет вполне переносима. А тут ни веществ, ни снотворных, ни лезвий… как уснуть? Я учусь переживать это, учусь не бежать от себя.

Мой парень спрыгивает с наркотиков и это отвлекает меня от самой себя. Я не собираюсь его спасать, так сложились обстоятельства, что я влипла в отношения, хотя знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет.
В этих отношениях я узнала, что я созависима, а эта штука покруче, чем алкоголизм или наркомания. Я проанализировала все свои предыдущие отношения, и обнаружила, что все мои партнеры были нездоровы, мы по очереди спасали друг друга из пропасти, в которую сами же друг друга и сталкивали! Я обнаружила, что находила человека, в еще худшем положении, чем я сама и помогала ему – так я спасалась сама.
Я спасаю своего парня – он регулярно срывается – спасаю не для себя или нас, просто делаю то, что делала всегда. Спрашиваю у мамы, как ей была с отцом после инсульта и она убеждает меня, что нужно верить, только вера может помочь, и я верю. Моей матери все вокруг твердили: брось его, ты беременна, у тебя маленький ребенок, ничего из этого не выйдет. Но она верила и у них все получилось. И я верю, что у меня все получится, хотя все вокруг мне твердят: брось, он наркоман, дохлый номер…

Но он трезвый уже месяц, он становится на ноги, строит какие-то планы про свою жизнь, и я чувствую, что мне стало тяжелее, мне спасать некого, Есть риск, что мы поменяемся ролями – я стану объектом спасения, но я очень не хочу этого. У меня есть потребность искать покалеченных людей и спасать их, попадать безнадежные ситуации и обстоятельства и выбираться из них, это мой сценарий по жизни. Но хочу от этого уйти. Я сейчас много думаю о своих детях. Я не хочу заводить детей потому, что не хочу давать жизнь зная, что, скорее всего, этот человек не будет здоров и счастлив. Я не хочу давать человеку такую жизнь, как у меня. Я думаю, что если стану мамой, то передам свою болезнь ребенку, и я не смогу его правильно воспитать, особенно сейчас – такое время, шестая раса, дети индиго, Кали-Юга, мы обречены! Сейчас такое время, что не родятся дети счастливыми.
Раньше у меня был один путь – к смерти. Сейчас есть два пути, и я знаю, что если пойду по пути жизни, у меня есть шанс.

Сегодня утром как раз писала список мечт и желаний, чего я себе желаю. Так вот я себе сегодня желаю вдохновения, силы жить и быть полезной другим!

Анна Н.
(Cохранен авторский стиль
и пунктуация)