Как мы перекумаривались

«Лирики» мы наелись еще с вечера. Однажды заметили, что, если принять капсулу «лирики» на ночь, утром практически не кумарит. Поэтому мы спали бы долго, часов до десяти, если бы пацаны не забыли отключить телефоны.

Сначала заиграл «Владимирский централ» у Дыни, потом «Дым над водой» у Хантика, и из гостиной, где они расположились на полу на подушках, снятых с кресел, послышался многоэтажный мат Дыни. Теперь заиграл мобильный и у меня. Звонили братья Кошкины. Кошкин-младший был чемпионом Украины по восточным единоборствам. Много лет назад. Теперь об этом напоминали только медали да пояса на стене, да отбитые мозги у экс-чемпиона: большой спорт никому здоровья еще не прибавил, а многократные сотрясения мозга разных степеней тяжести – тем более. Впрочем, соображал Кошкин-младший медленно, но любили его все за доброе и чистое сердце, и за широту и простоту души. Кошкин-старший был просто пройдохой, и всегда почему-то напоминал мне Франсуа Вийона.

Он писал очень хорошие стихи, которые портил привкус декаданса. Его лирический герой нырял в каналы Амстердама и протягивал клочок газетки смертушке, сидящей орлом в общественном сортире. Братья Кошкины, как и многие в последний год правления Януковича, присели на дезоморфин, который называли еще «электроширка» или «крокодил». Им приходилось, как и всем нам, колоться каждые три-четыре часа, но изготовить «крокодил» им было негде, да они и не умели это делать. Поэтому Кошкины ежедневно, кроме выходных и праздников (когда «предки» были дома) появлялись у меня ранним утром. Сегодня я их огорчила: «Все, делов не будет, мы спрыгиваем!» и, не слушая умоляющего лепета, раздавшегося в трубке, нажала «отбой».

Кошкины жили с родителями. Оба были женаты, у старшего даже сын недавно родился. Жены их не торчали вообще, и братишкам приходилось невесело. Все они сидели на шее у папы – командира эскадрильи гражданской авиации. Папаша Кошкин был дядькой серъезным, и братцы боялись своего папаши, как огня, что не мешало им, впрочем, выносить из хаты все, что только попадало под руку. Младший Кошкин был очень добрым, сентиментальным, и обожал животных, особенно кошек. Мимо кота Леха спокойно пройти не мог – обязательно остановится, погладит, скажет что-то ласковое и даст жменьку сухого корма, которого у него всегда было полно в карманах. Когда-то Леша Кошкин попал в тюрьму и завел там котенка – пепельно-серого, с черным носиком, по имени Чича. Чичина мама была не простая кошка, она гуляла по тюрьме свободно, ходила из хаты в хату, и служила почтальоном – разносила «малявы» , спрятанные в ее ошейничке. Об этом узнал Коля-Коля – один из самых паскудных тюремщиков, дружно ненавидимый сидельцами СИЗО за вредность и принципиальность. Коля-Коля ударом сапога размозжил кошке голову, а слепые котята остались. Папаша Кошкин пришел к Лехе на свидание, дал денег мусорам и вышел из тюрьмы с пищащим серым комочком за пазухой. Чича вырос в огромного красавца-кота и напрочь забыл о страшном месте, в котором родился.

Мы плотно позавтракали, повалялись до обеда перед телевизором, смотрели «Говорить Украина» с участием Зверева, лениво разговаривая ни о чем и время от времени отвечая на звонки Кошкиных, которые даже прислали ММС с фотографией шести пачек Пенталгина, баночек с йодом и баклажки с бензином – чтоб мы увидали сырье и прекурсоры, соблазнились и все-таки изготовили «крокодил», но мы покамест были непреклонны. Ближе к обеду я раздала еще по две капсулы «лирики», но, хоть эти «колеса» и притупили ломку, состояние становилось все более и более невеселым.
Обедать мы не стали, потому что аппетит пропал начисто. Я подумала и дала всем еще «лирики», а сама тайком достала из заначки сибазон. Крутить перестало. Я открыла гардероб, достала припрятанную пенсию и пересчитала деньги. За окном быстро темнело. Аптека во дворе моего дома была круглосуточной. Если что, подумала я, можно будет «свариться» в любой момент.

Мы посмотрели по телеку «Аватар», потом какой-то фильм про вампиров, потом сериал про серийных убийц… Состояние становилось все более кислым. Не сговариваясь, мы потянулись в кухню. «Может быть отдохнем? – спросил Хантик, умильно заглядывая мне в глаза. Хантик получил такую кличку потому, что приехал в Донецк из Ханты-Мансийского автономного округа. В России Хантик пристрастился к героину и однажды с ужасом услышал о том, что у него, двадцатилетнего, четвертая клиническая стадия ВИЧ. А это были девяностые! Хантику повезло. Он дожил до курса лечения. Теперь Хантик носил в кармане голубенькую таблетницу и строго по часам и минутам принимал терапию. Еще один мой друг, Лева Дурденко, по кличке Дыня (из-за смешной вытянутой формы головы) тоже заслуживает маленького отступления.
Леша Дурденко обладал настолько стремной и даже страховидной внешностью, что куда-то идти, в особенности по делам нашим скорбным, было нельзя – сплошное палево. К нему постоянно цеплялась сначала милиция, потом полиция, хотя Леша был интеллигентом до мозга костей и добрейшей души человеком, очень воспитанным и милым – если познакомишься с ним поближе. Однажды Леша решил познакомиться с девушкой. Дело было вечером, он подошел к ней на остановке, которая была плохо освещена, предложил проводить, очень вежливо, очень галантно. Девушка согласилась, все шло нормально, пока они не дошли до ближайшего фонаря. Девушка хорошенько рассмотрела кавалера, с которым шла под руку, вырвалась и побежала с криком: «Спасите, убивают!», увидела полицейский патруль и бросилась к ним: «Помогите, за мной гонится маньяк!» Лешу скрутили. В полиции выяснилось, что у Леши в кармане пакет с травой – грамм 200. Так Леша и не защитил свою дипломную работу по эссеистической литературе Японии эпохи Хэйан. Он отсидел, в университете так и не восстановился, потом опять сел… Цыганскую ширку сменил трамадол, а когда трамадол перестали продавать, перешел на дезоморфин и ужасно опустился.

Я давно хотела прекратить бесконечную карусель варок и уколов, происходившую в моей квартире и расспросив более опытных «крокодильщиков», которые уверяли, что перекумариваться с этой дряни – совсем недолго и просто, решила «спрыгивать», а чтобы было не страшно и не скучно, предложила двум своим друзьям сделать это вместе. Вот мы и собрались – три люмпен-интеллигента, накупили «лирики», продуктов, сигарет и напоследок, хорошенько уколовшись, чтоб попрощаться с кайфом, решили: все, бросаем «электроширку». Я разогрела борщ, мы нехотя его похлебали и разбрелись по комнатам. Хотя в другое время мы могли сесть в кружок и мило беседовать, одна тема перетекала в другую, сейчас нам было не до бесед, уныние все больше нас охватывало, и чем ближе к вечеру, тем угнетеннее становилось сознание, и все чаще накатывала паника: «Ночь, ужасная ночь наступает… а я еще не раскумарен!»
Дыня, у которого безумно болели трофические язвы, почти полностью, до пяток, покрывшие его голени, сидел на полу и вылущивал таблетки диклофенака. Он намеревался принять несколько штук, чтобы приглушить боль. Я крикнула ему: «Дыня, опять воняет тухлым мясом. Я тебя предупреждала, что если ты не будешь перевязываться, то отправляйся переламываться к сеструхе в Макеевку. Я тебя нюхать не хочу, вырвать можно.» Но соблазн, который в мою душу влил Хантик, продолжал работать, и, как говорится в «Тысяче и одной ночи», дьявол украсил это дело в наших глазах. Я посмотрела на своих приятелей. Они тоже посмотрели на меня и чего-то ждали. Я сказала со смущенной улыбкой: «Вы думаете то же самое, что я думаю?» Хантик ответил: «Только я в аптеку не пойду. Зато я буду делать йод». Дыня сослался на больные ноги.

В конечном итоге в аптеку поперлась я, надев ботинки на босу ногу и спрятав пижаму под длинным плащом. Погода была мерзкая, моросил осенний дождь, и меня начал пробирать озноб, несмотря на «лирику», синдром отмены все-таки время от времени показывал зубы.
В аптеке дежурила хорошая провизорша Карина. Она недавно похоронила брата, погибшего от передозировки, поэтому очень жалела нас – «крокодильщиков», даже в долг давала йод и пенталгин, а наркоманы все время ее подводили и обманывали. Но Карина продолжала нас жалеть и давать в долг. Вчера я купила у нее «лирику», поскольку собиралась бросать колоться этой страшной смесью, поэтому Карина встретила меня сочувственными вопросами. «Я буду, буду спрыгивать, – начала я оправдываться, – только сегодня мне надо кое-что по дому сделать, поэтому мы еще разок сваримся, а завтра уже точно…» Карина ничего не сказала, грустно вздохнула. Пожала плечами и выложила на прилавок весь «джентельменский набор», сухо проговорив: «С тебя сорок семь пятьдесят».

На второй день с утра я снова раздала всем «лирику», но ровно через десять минут после ее приема пришли Кошкины и принесли все необходимое для приготовления «крокодила». Я посмотрела на Хантика, Хантик на Дыню… в общем, через час все были счастливы. Особенный привкус счастью придала «пятка» травы, которую принес Кошкин-старший. Сам он, накурившись, вдруг выпал на измену – глаза красные, паленые, жена выкупит! Кошкин стал просить у меня «Нафтизин». Я нашла пузырек, на донышке которого печально перекатывалось несколько капелюшек. Кошкин-старший принялся закапывать глаза. Капель хватило ровно на один глаз. Кошкин-младший потом рассказывал, что жена спалила Кошкина-старшего: долго смотрела на него, а потом поинтересовалась: «Ты что, один «водный» опустил, а второй не получилось? Один глаз красный и полузакрытый, а второй – нормальный! Сволочь!»

Естественно, что через два часа нам захотелось продолжения банкета, и, к концу дня я набралась настолько, что засыпала стоя, как лошадь. Хантик пытался сделать статус ВКонтакте, но постоянно отключался, ронял телефон на покрытый керамической плиткой пол кухни, пока не расколотил экран. Телефон был Дынин, Дыня психанул, оделся и сказал нам матерную фразу, эквивалентную украинскому: «Хай вам грець!», после чего уехал перекумариваться к сестре в Макеевку. К себе домой он не поехал, потому что стоял февраль месяц, а Дыня в своей квартире срезал и продал на металл все батареи парового отопления. Впрочем, как и чугунную ванну, и водонагревательную колонку.
Мы с Хантиком остались вдвоем.

На третий день у меня закончились деньги и «лирика». Я решила заложить в ломбарде свой планшет, но тут вышла загвоздка – у меня не было паспорта. Хантик сказал, что он не пойдет за своим паспортом к черту на рога на поселок – у него, дескать, созревает абсцесс. Тем более, что дома его ждет мама, которая не одобряет его длительные отлучки и образ жизни, а это чревато тем, что он пойдет и может не вернуться. Я вздохнула и позвонила Кошкиным…

А на четвертый день, когда я утром выходила из квартиры и только-только повернула ключ в замке и взялась за дверную ручка, сильный удар в дверь снаружи опрокинул меня на пол и в квартиру, где было полным полно криминала, ворвались мусора из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков…
Перекумарились, нечего сказать.

Елена Курлат