К сожалению, Крым — не только выход к теплому морю и молодое вино. Эйфория от присоединения исторической территории кончается там, где нужно думать и решать ее проблемы. На полуострове живут не просто близкие нам люди: как и везде, здесь есть больные, которых надо лечить, старики, которых надо поддерживать, преступники, которых надо ловить и содержать в тюрьмах. Мы готовы делиться с крымчанами многим. В том числе и российскими бедами, от которых сами избавиться никак не можем. Например, наломать дров, а потом думать, что с ними делать…
Пока Крым был в составе Украины, там для лечения наркозависимых больных применялась заместительная терапия. На протяжении восьми лет местные наркоманы получали метадон и бупренорфин в целях борьбы с распространением ВИЧ. Но в России эти вещества находятся в списке запрещенных, поэтому сразу после референдума стало ясно, что программу первым делом закроют. Но как быть с пациентами? Их на тот момент было 803 человека, причем среди них были тяжелые: с туберкулезом, на костылях…
Еще в марте–апреле чиновников живо волновал этот вопрос. По крайней мере на словах. Говорилось, что всем будут гарантированы детоксикация и реабилитация. И ФСКН, и Минздрав поспешили уверить общественность, что они всех спасут, вывезут в российские ребцентры и обязательно вылечат. Наступил июнь. Терапия прекращена. Что случилось с этими людьми? Никто не знает…
Я сейчас очень примитивно объясню, на пальцах, но мне хочется, чтобы вы поняли: заместительная поддерживающая терапия (ЗПТ) — это не просто «раздача наркотиков». Это государственная программа, которая осуществляется в помещении наркодиспансера. То есть человек приходит каждое утро туда за таблеткой. Он всегда в поле зрения врачей, соцработников, психологов. Он доступен для вовлечения в реабилитацию. Он доступен для любой профилактики, лечит ВИЧ и туберкулез. Он не заражается сам и не заражает других.
Поэтому на Украине за последние 5 лет заболеваемость ВИЧ среди наркопотребителей снизилась с 8,5% до 3,5%. И это работает везде — от Швеции до Китая. Но в России идея ЗПТ всегда была как кость в горле.
Украинский пациент принимает метадон
Здесь будет город-сад. Или ад
ВОЗ много раз разъясняла нашим чиновникам, как ЗПТ работает и почему ее применяет весь мир. В ответ что наш Минздрав, что ФСКН транслировали исключительно собственные фантазии. Например, в начале мая заместитель директора ФСКН Цветков с высокой трибуны очередной конференции по ВИЧ/СПИДу заявил: «Мы выступаем против так называемой заместительной терапии — противозаконного и бесчеловечного эксперимента, итогом которого является неминуемая смерть пациента!»
Ну, всяко понятно, что силовик лучше разбирается в наркологии, нежели ВОЗ. И вот сразу после референдума оба ведомства — Минздрав и ФСКН, — как Чип и Дейл, кинулись на помощь наркоманам Крыма спасать их от смерти и мучений.
А в Кыргызстане ЗПТ выдаётся пациентам даже в местах лишения свободы
Хронология спасения
В конце марта ФСКН заявила: «Нашей первоочередной задачей в Крыму является борьба с заместительной терапией». Вскоре в новый регион выезжает отряд наркоконтроля, нажимает на врачей и рапортует: программа ЗПТ в Крыму будет свернута через месяц!
Разумеется, знающие люди, с образованием, сначала бы выстроили новую систему помощи, а потом уже обрывали старую. Потому как прекращение терапии — это начало тяжелой ломки у 800 человек.
Но нет, обеспечить людям бережный вариант — это не наш метод. Наш метод — отрезать, а потом начать думать: что делать? Потому что тут же встал вопрос: а куда же эту толпу девать? Ведь ни в России вообще, ни в Крыму конкретно нет столько коек под их детоксикацию и реабилитацию.
В апреле ФСКН, заварившая эту кашу, еще какое-то время на автомате продолжала заявлять: «Сейчас стоит неотложная задача по оказанию помощи тем 803 жителям Крыма, которые числятся как участники метадоновых программ». Но кто конкретно будет вывозить людей? Куда? За чей счет?
Наконец, 2 июня программа была окончательно свернута. В результате, пока оба ведомства полтора месяца давали пресс-конференции, в Крыму начался локальный ад.
Из 800 с лишним человек детоксикацию получили несколько десятков. В Россию на лечение приехали человек 50. Столько же уехали на Украину. Остальные остались в Крыму. Кто-то лежит дома, потому что ходить нет сил. Кто-то вернулся к наркотикам. Всех ломает: инвалидов, пожилых людей, умирающих. Вот результат совместной работы Минздрава и наркоконтроля.
Впрочем, с точки зрения Минздрава, мир остался прекрасным. Из отчета о встрече министра Вероники Скворцовой с директором Европейского регионального бюро ВОЗ Жужаной Якаб:
«…комиссия Минздрава России во главе с ведущими специалистами по проблемам лечения наркозависимых детально проработала вопрос лечения пациентов в Крыму.
«Для того чтобы не нарушать терапевтических норм и выстроить стратегию максимально комфортного для пациентов ухода от заместительной терапии, мы вносим изменения в законодательство, согласно которому будет установлен переходный период, в течение которого будет применяться заместительная терапия у тех, кому она необходима. Сейчас среди пациентов проводится профилактическая и разъяснительная работа», — отметила министр.
Также г-жа Скворцова рассказала, что по каждому наркозависимому, находящемуся в данный момент на лечении в Крыму, сформирована индивидуальная программа реабилитации, и есть четкое понимание того, каким образом она будет реализована…»
Звучит красиво. Вот только в реальности эти сотни людей, кому министр прописала «максимально комфортный уход» и «индивидуальную программу реабилитации»… больше не приходят в наркодиспансер. Они разбрелись кто куда. И полной информации о том, что с ними происходит, не имеет сегодня никто. Ни в Крыму, ни у нас. Их списали.
«Что нам обещали — ничего нет…»
Звонок в Симферополь.
— У нас в городе на «заместительной» программе было 200 человек, — говорит соцработник Олег, бывший сотрудник программы ЗПТ. — В апреле главврач нашего наркодиспансера пообещал, что все они могут пройти бесплатную детоксикацию. А потом на выбор — ехать в ребцентры в Крыму и в России. Он гарантировал это. Но сейчас люди в большинстве рассеялись, просто потому, что мест в наркологии не хватает. Человек готов лечь, у него ломка безумная, он еле приходит, а ему говорят: «Нужно подождать». Но и те, кто лег, тоже мучаются. Пациентка оттуда звонит, говорит: «Капельницы не ставят, не хватает обезболивающих». Это молодой вытерпит, а ей 50 лет с хвостиком…
Олег говорит, что на такой половинчатой «детоксикации» многие не выдерживают, уходят из стационара и начинают колоться. А с обещанной реабилитацией так и вообще получилась полная чепуха.
— Еще в апреле к нам приезжали представители ребцентров из России. Вывесили список необходимых документов. Начальство документы собрало, а дальше три недели — ни слуху ни духу. Люди волнуются, меня спрашивают, а что я могу сказать? Я дозвонился до одного центра в Москве. А там девушка говорит: «А нам все эти документы не нужны. Нужны только справки, какие у человека есть заболевания, потому что очень тяжелых мы не возьмем». Не возьмут они с ВИЧ, если мало иммунных клеток, не возьмут с туберкулезом. А у нас с туберкулезом — большинство! Кроме того, она сказала, что приехать в Москву люди должны за свой счет. Для наших пациентов это невозможно. Это он поедет, а там еще рассматривать будут: смогут его взять, не смогут?.. Есть у нас матери с детьми до трех лет. А им куда?.. Поэтому люди, кому особенно тяжело, начинают искать наркотики. Получается, их просто выпихивают обратно в криминал. Так что все, что обещалось, не выполняется. Большинство народа из поля зрения просто исчезли…
Ничего удивительного. Наши государственные центры не берут крымчан без российского паспорта. У негосударственных — нет денег больным на дорогу. И надо было сразу об этом думать.
— Олег, а вы, сотрудник наркодиспансера, как оцениваете заместительную терапию?
— И по ВИЧ-инфекции люди были проконтролированы, и по туберкулезу — это идеальная была ситуация. И криминальное поведение снижалось. Люди же много времени проводили в комнате сопровождения, где их консультировали. Они были под контролем, без флюорографии никто не получал препарат. И если надо было — быстро ложились в тубдиспансер.
— А вот у нас говорят, что людям реабилитацию не предлагали?
— Все наши пациенты проходили реабилитацию, и не раз! Муж и жена — дважды были в христианских центрах. Есть знакомая, она по 12-шаговой лечилась, а ее дочь раз пять проходила и сейчас опять в Питере лежит. Люди, достигшие 40 лет, — это всегда несколько центров за плечами. А у нас и под 60 лет пациенты есть. Они уже и Крым, и Рим прошли. Столько тюрем за спиной! Только жить нормально начали. Думаете, им хочется снова к наркотикам возвращаться?..
Одна из таких — Ирина. Ей за 50. К тому времени, как она пришла в программу, Ирина употребляла наркотики 26 лет! Пять лет назад ее актировали из тюрьмы умирать от цирроза, после чего она пролежала в больнице 11 месяцев.
— Выписалась, жить сил не было, — вспоминает Ирина. — Одна мысль в голове была: будут наркотики, смогу как-то шевелиться…
А шевелиться было надо сильно и сразу. У Ирины — трое детей. Надо было устраиваться на работу. Помощи — ниоткуда и никакой. Одна. Здоровья нет.
В СПИД-центре она встретила бывшую подругу, с которой кололась лет 20, спросила «за наркотики». Та ответила, что давно на ЗПТ.
— Выбор был такой: или идти назад в яму и до конца себя добивать, или становиться нормальным человеком. Я выбрала заместительную терапию. Это сразу дало мне нормальный образ жизни, я начала лечиться, устроилась на работу…
Сейчас Ирина почти не встает. Ломка, обострение хронических заболеваний, черная депрессия, бессонница. Друзья уговаривают ее уехать на Украину.
Тяжело подбирая слова, она пытается объяснить, как ей сейчас больно и плохо.
— Я пять лет собирала здоровье по крупинкам. Помимо того, что у меня ВИЧ, я переболела всеми гепатитами, у меня цирроз. А сейчас… Я не сравниваю нас с онкологическими… но… боли страшные. Поверьте. Очень тяжело переживать ломку при таких заболеваниях. Два раза трамал дали, а потом сказали — все…
Жить не хочется. У людей несколько смертельных заболеваний, 4-я стадия ВИЧ, а мы вынуждены ходить на работу через такие мучения. Печень болит, руки-ноги крутит. …Приезжал из Москвы какой-то «министр», говорил, что нас поддержат, будут лекарства, все будет безболезненно. Что как-то помогут наладить жизнь. Но ничего мы не получили. …Приезжали психологи, уговаривали бежать отсюда. Куда я убегу, у меня дети… Я не думала, что так жестоко все будет. Мне кажется, у кого гепатиты, цирроз, ВИЧ в 4-й стадии — таким не должны были терапию обрывать.
Ирина — не наркоманка в привычном понимании. Каждый день она ходила на работу, заботилась о детях. Зачем эту женщину обрекли на совершенно бессмысленные страдания? Кому от этого стало лучше? Ей, ее детям?
А вот Сергей, 36 лет. Он еле может со мной разговаривать.
— Я хочу вылечиться, нам обещали: отвезут в Россию, там препараты, программы, все будет хорошо. А врач теперь говорит: «Ждите, все сложно». Документы я сдал месяц назад — и ничего…
Сергей — инвалид. После установки кава-фильтра для улавливания тромбов у него стали отекать ноги, открылись трофические язвы. Передвигается этот молодой еще мужик на костылях. Его не возьмет ни один ребцентр в России — с такими диагнозами да без российского паспорта…
— Многие пациенты имеют по несколько смертельных заболеваний. У них на самом деле очень плохое состояние здоровья, — говорит Павел, участник ЗПТ в Симферополе. — И никакая реабилитация не сможет решить их проблемы даже частично. Но стабильные пациенты государственной программы в один день стали потенциальными преступниками.
Это анозогнозия, детка!
Из ЖЖ Вики Линцовой, пациентки ЗПТ:
«…Эти препараты (выдаваемые по программе «заместительной терапии») не дают нам «кайфа». Они лишь обеспечивают нормальный уровень эндоморфинов в организме, который дает мне возможность иметь стабильное самочувствие и быть «застрахованной» от срывов. Две маленькие таблетки в день — и я живу так же, как и вы.
Если у меня забрать мои таблетки — я все равно не буду такой, как вы. Дефицит необходимых эндоморфинов в моем организме не даст мне возможность быть здоровой. Я могу научиться жить без наркотиков, но не знаю — смогу ли чувствовать себя достаточно полноценной в условиях, когда снятся кошмары, крутит руки-ноги на погоду, часто повторяются непонятные депрессии, и при сильном стрессе ноги сами собираются к барыге идти. Я помню, как однажды стояла, держась за калитку у своего двора, и повторяла молитву со слезами, чтоб себя остановить от очередного укола, размазывая сопли по щекам.
ЗТ избавила меня от всего этого. Моих близких избавила от страха моей наркомании. Моя младшая дочь никогда не увидит маму со шприцем (что пришлось пережить старшей), пока есть ЗПТ. Возможно, в будущем у меня хватит сил выйти из программы и жить без медикаментозной поддержки, но не буду вам обещать…»
Сейчас бывших пациентов ЗПТ отдельные организации вылавливают фактически по одному, как, например, МНПЦ наркологии. Они вывозят людей в Россию, помогают сделать российский паспорт. Но уже понятно, что человек 600 наиболее тяжелых пациентов останутся в Крыму без наркологической помощи.
Наркологи-практики прекрасно понимают это и только досадливо крутят головой: «Мы не знаем, как будем из этого выбираться…»
Еще в апреле я пыталась добиться разговора с Татьяной Клименко — это главный советник по наркологии при министре здравоохранения. Я хотела узнать: кто персонально будет отвечать, если эти 800 человек вернутся к наркотикам, а кто-то умрет? Мне так и не удалось преодолеть фильтр в лице пресс-секретаря министерства. Но ничего — я встретила Татьяну Валентиновну на прошедшей в мае Конференции стран ВЕЦА по ВИЧ/СПИДу и спросила ее: как продвигается процесс реабилитации крымчан, обещанный в марте? Татьяна Валентиновна по пунктам объяснила — как. Один крымский стационар примет 40 человек, второй — 60. Всё. Я спросила: «А еще 700?» Как и положено сотруднику министерства, она ловко ушла от ответа:
— А захотят ли они лечиться — вот в чем вопрос? Есть такая вещь, как анозогнозия, — задумчиво добавила она, тщательно артикулируя. — Это нежелание признавать болезнь. Они могут и не захотеть лечиться. В России стационары стоят пустые, мы койки закрываем. Наркозависимые лечиться не идут…
Анозогнозия — прекрасный ответ. Оказывается, они сами виноваты! Мы-то в Минздраве пообещали все что могли…
А тем временем специалисты говорят о том, что люди, без подготовки сорванные с ЗПТ, могут ВСЕ вернуться к наркотикам, а это — ухудшит в Крыму криминогенную и эпидемиологическую ситуации. И ответственности за это никто не понесет.
В России нет стратегии по профилактике ВИЧ среди наркопотребителей. А у меня есть знакомая, которая работает в СПИД-центре Свердловской области. Она регулярно выкладывает в соцсеть фотоотчеты о результатах экспресс-тестирования, которое они проводят прямо на улицах и предприятиях. Прямо вот выезжают, ставят палатки, зовут народ, люди заходят, их там консультируют и потом тестируют по слюне.
Так вот, 3 из 100 человек выявляют всегда! В среднем 3,4% среди протестированных прохожих и сотрудников предприятий.
У меня просто мороз по коже от этих отчетов. А Маша довольна чисто профессионально: чем раньше человек узнает о диагнозе, тем раньше сможет начать лечение. А почти 20% лечение назначают сразу, потому что уже мало иммунных клеток. То есть ВИЧ у человека давно уже. А он и не в курсе.
Эти экспресс-тестирования — иллюстрация жуткой скрытой эпидемии, которая бушует в стране. В результате у нас официальный прирост случаев ВИЧ — 10% каждый год.
А в других странах его не наращивают, а снижают. В Эстонии, к примеру, в 2001 году было зарегистрировано 1340 новых случаев ВИЧ среди наркопотребителей. Они там быстро внедрили программы — снижения вреда и заместительную. В результате уже в 2005 году новых случаев было… 72! А благодаря этому стабильно снижается и число выявлений среди основного населения: 668 случая в 2006 году и 315 — в 2012-м.
В Чехии ЗПТ финансируется из госбюджета. В результате там распространенность ВИЧ среди наркопотребителей — менее 1%. И в 2011 году в этой группе было всего 9 случаев новых ВИЧ…
Тем временем Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) коммуницировал сразу три жалобы наркозависимых россиян на отказ в предоставлении им заместительной терапии. И в ближайшее время суд назначит дату первых слушаний. Речь идет об Алексее Курманаевском, Иване Аношкине и Ирине Абдюшевой (Теплинской), интервью с которой в свое время делал «МК».
Суд поставил перед российской стороной сразу несколько вопросов, на которые придется отвечать Правительству РФ. В том числе: каковы причины полного запрета заместительной терапии, если метадон и бупренорфин входят в перечень ВОЗ основных лекарственных средств, а рекомендации использовать ЗПТ дает даже Комитет по наркотикам ООН?
Предполагаю, что правительство ответит: «Анозогнозия, господа, анозогнозия!» Но вечно так отвечать невозможно. И надеяться на то, что «все умрут, а я останусь», — не получится.
Автор: Анастасия Кузина,
ИСТОЧНИК
фото: Анастасии Кузиной, Кирилла Искольдского и mk.ru
.gif)
