Мой Чернобыль

26 апреля исполнилось 35 лет со дня Чернобыльской трагедии. Это случилось ночью. Люди спали, видели прекрасные сны, была весна 1986 года. Ничего не предвещало беды, которая уже случилась и коснётся каждого, без исключения. Киевляне не будут знать об этой беде ещё несколько дней. Они пройдут в майской демонстрации по Крещатику, будут улыбаться, радостно встречая Первомай…

Я в ту ночь в раздобревшем настроении возвращалась домой на такси от друзей из новостроек Троещины, где мы варили чёрную. Полный флэцик, ещё не успевший остыть, приятно грел ногу, обещая спокойную жизнь. Пусть не надолго, на пару дней, но я буду спокойно жить, не пускаясь во все тяжкие. И, выходя из дому, не буду прощаться на несколько лет с родными. Ведь гарантии не было, что не встретится мне на пути патруль или ещё кто похлеще, и не сошьют мне дело белыми нитками, и снова понесётся череда райотделов, дурдомов, судов и лагерей. Никто не в силах был уберечь от этого. А пока, я словно попав в отпуск, радовалась полному флэцику.

Первые полтора месяца из последовавших я плохо помню, это была какая-то суета и маета. Киевские проспекты и улицы поливали из машин днём и ночью. Были слышны глухие раскаты от залпов орудий издалека. Все знали, что это военные расстреливают тучи, чтоб на Киев не упала ни одна капля радиоактивного дождя. И надо отметить слаженную работу артиллерии – за всё лето ни одного дождя на Киев не пролилось. А я ведь умудрилась попасть под радиоактивный дождь. Помните, в начале моего повествования дождик, под которым я успела промокнуть на Троещине? Как выяснилось позже, ветер, принёсший тучи, дул именно со стороны Чернобыля. Но я на этом сильно не зацикливаюсь. Сейчас расскажу почему. В сравнении с этим, троещинский дождь – это детский лепет.

Из каждого утюга нам вещали по 10 раз на день правила поведения. Советовали выходить на улицу только при особой необходимости, надевая на себя головные уборы, либо платки, шарфы. На ноги рекомендовали надевать резиновые сапоги, чтоб вернувшись домой была возможность сразу помыть обувь и тем самым обезвредить от радиации. На колхозных рынках постоянно ходили люди в белых халатах с дозиметрами в руках, проверяя качество продуктов на наличие радиации. Везде висели объявления о запрете продажи овощей и фруктов с зараженных территорий, как сейчас говорят – из зоны отчуждения.
Подходил к концу первый летний месяц. У моего приятеля Лёши Банникова, ныне почившего, мир его праху, был день рождения 27 июня. И мы каждый раз отмечали его на плантарях. Какая бы не была весна – ранняя или поздняя, без разницы: можно было смело открывать сезон подрезного мака именно 27 июня. Проверено! Без разведки можно было отправляться в деревню. Одна половина плантарей в цвету, другая в завязавшихся и уже крупных, плачущих чистейшим опием, маковых головках. Мы, небольшим коллективчиком, состоявшим из уже покойных Евы, Лёшиной девушки из Львова и четы Совков – Вовы Совка и Томы, соответственно Совчихи, собиралсь у Лёшки дома, слушали музыку, пили чай с печенюшками, поданными Ириной Николаевной, Лёшкиной мамой. Слушали «Таганку» в исполнении Совка, надо сказать пел он замечательно и гитарой владел виртуозно! Он был самым взрослым из нас, самым опытным. О таких говорят «бывалый».

Тёртый кирпичик уже успел отсидеть, а потому был эрудирован и начитан. Его байки все мы увлечённо слушали, раскрыв рты. Его речь была литературной, без матов, но зато напичкана странными словечками, перевести которые было невозможно ни с иностранных языков, ни с фени. Это был искусственно изобретённый самим Совком язык, чем-то похожий на итальянский: «Де ля мучио импотенто, пидарасто-кретино» и т.д. Он фарцовкой добывал себе фирменные шмотки и часто, чтоб слиться в гостиницах с интуристами, пользовался этим языком, что по его мнению должно было играть Совку на руку, давая возможность проходить в валютные бары и быть незамеченным милицейскими постами. Я в те времена тоже фарцевала и мы с Совком часто обменивались информацией друг с другом о том, кто заехал, из каких стран и в какие гостиницы. Это была очень ценная информация и делились ею только очень близкие друзья. Именно таким и был Совок, да и все из нашей компании были интересными ребятами. День рождения Банникова подходил к кульминации. Именно полуночи все мы ждали. Кто-то уже начал переодеваться. Никому не хотелось испачкаться на ночных огородах. И вот такси заказано, мы готовы. Совок командным голосом перечисляет вещи, которые нам будут необходимы. «Всё взяли? Возвращаться никто не будет, если забудете что-либо!»

И вот мы прыгаем в такси, заказанное туда и обратно в деревню Погреба. Без разведки, как всегда, просто приехав на окраину села, мы разбредаемся по деревне в разных направлениях. Я всегда привязывала лезвие к руке ибо нет ничего хуже, чем потерять ночью своё орудие труда. На всё и про всё у нас полчаса. Мы, стараясь быть бесшумными, носились по огородам в поисках приличных плантарей. Находили их быстро. Не выращивали мак только очень ленивые селяне. Я всегда, найдя вожделенный мак, проникала к дому и подпирала штахетиной входную дверь на случай, если хозяева вдруг проснутся, чтоб не смогли сразу выйти из дома. Нарезав по 2-3 метра бинтов, мы, не жадничая, оставляли на пороге несколько рублей, чтоб не проклинали нас хозяева. Потом, все грязные, как черти, вваливались в такси и через полчаса уже сидели на кухне, вспоминали ночь и готовили бинт. Это было во времена, когда власти ещё не догадывались о нашем существовании.
.
После Лёшиного дня рождения я, немного пораскинув мозгами, придумала план. Это была задумка поездки в 30-ти километровую зону отчуждения. Оттуда всех жителей эвакуировали в срочном порядке. Вы только представьте себе, множество деревень без хозяев. Единственное неизвестное – это успели хозяева засеять маком огороды или нет? В основном, посевные работы происходили в первых числах апреля, так что должно всё быть в порядке. В Киев тогда стало сложно завезти большое количество мака. Все въезды в столицу были наглухо перекрыты блок-постами, на которых все машины проверялись на предмет заражения радиацией. Этим занимались ГАИ и медики. Первые интересовались не только состоянием колёс, но и провозимой кладью. Если дозиметр зашкаливало, то машину мыли с мылом. Бывали случаи, когда машину так и не удавалось отмыть и тогда её эвакуировали на захоронение. Много брошенной техники гнило под открытым небом на окраинах города.

Завезти мак в Киев сложно и опасно. Остаётся верный вариант обработать его на месте. Я тут же начала свой план превращать в жизнь. Это должна была воплотиться в жизнь детально продуманная поездка неизвестно только куда конкретно. Сложила в спортивную сумку всё необходимое, начиная от сменки одежды и заканчивая всеми необходимыми составными «джентельменского набора» – два стеклянных шприца «Рекорд» с железными иглами, черпак с причудливо выгнутой ручкой, чтоб его было удобно поставить в любых условиях. Этот черпак со мной половину Советского Союза объездил. Я его никогда не прятала в аэропортах, никто не интересовался, зачем девушка возит с собой этот закопчённый предмет. Итак, всё собрала, в карманы сумки положила пачку сухого спирта, упаковку новеньких лезвий, нитки, бинты 20 метров, зубную щётку, пасту, расчёску. Присела на дорожку, перекрестилась и погнала. Села на загородный автобус, на котором ехала до упора, то есть, пока водитель сказал «Всё! Дальше нас не пропустят!». Перед автобусом стоял закрытый шлагбаум с надписью «Станція ремонта гарбузів. Наступна – кінець світу». Вот такой образец военного юмора. А может тут действительно ремонтируют арбузы? Я вышла из автобуса вместе с двумя женщинами. Они сразу подошли к мужчинам в военной форме и начали что-то обсуждать. Явно все они знакомы между собой. А я направилась к грунтовой дороге, ведущей к небольшому лесу или посадке. Если есть дорога, то куда-то она меня должна привести. Я же не в тайге! Хотя, комары привели меня в состояние сомнения на счет тайги. Это были просто монстры! А я не взяла ничего отпугивающего от них.

Вдоль одной стороны дороги небрежно натянутая колючая проволока отделяла меня от смертельной опасности, которая совершенно никак себя не проявлала и потому казалась несправедливым преувеличением. Воздух звенел от цикад, я продолжала свой путь по пыльной дороге. Комары всё сильнее пищали и всё дальше проникали везде, куда могли влезть. Несмотря на жару, мне пришлось надеть на себя куртку, чтоб оставить этим остервенелым насекомым меньше шансов. Но они ещё с большим азартом вили свои хороводы вокруг меня в неведомом мне танце, пытаясь пролезть в каждую крохотную щёлочку в моей одежде, чтоб добраться до кожи и вонзить свой хоботок в меня. Интересно, если комар пьет нашу кровь, то стало быть он питается нами? Так какое место в пищевой цепочке занимает человек и какое комар в отношении друг к другу? «Ой, неужто комар выше нас?» – вскрикиваю я в полный голос и шлёпаю ладонью одно из этих гнусных существ, оставляя на колене и на ладони маленькие кровавые пятнышки. Не бывать этому! Вот такие мысли посещают нас, когда мы остаёмся один на один с природой.

Ничего, скоро стемнеет и я займусь делом, тогда будет не до пищевых цепочек. Шлагбаум уже давно скрылся в пыльной дали. Лес совсем рядом и я уже различаю его отдельные ветки, кусты. Опа-па! Моё внимание привлекло странное зрелище, с этим лесом не всё в порядке и чем ближе подхожу, тем больше убеждаюсь в неправдоподобности того, что я вижу. Вы не поверите, на каждой ветке, на всех нижних ярусах этого молодого ельника висели гроздья предметов женского белья. Да-да! Везде, куда мог дотянуться человек, висели лифчики или бюстгалтеры, называйте их как хотите! Но здесь, в лесу? Разве это естественно? Может здесь проводили свои акции фемен? Сомнительно. Да и движения этого не было ещё тогда. А может это место преступления? Какое-нибудь засекреченое массовое изнасилование? Ведь лифчиков там сотни, тысячи… И только подойдя впритык я понимаю свою ошибку и начинаю вголос хихикать… Потом всё громче и громче ржу. Как ни стыдно признаваться, но сделать это я обязана. Друзья, я ошиблась! Порой наше воображение играет с нами злую шутку. На самом деле лифчики оказались вовсе не лифчиками! Это были респираторы! Да, обыкновенные респираторы! Как следствие произошедшего. И сразу всё стало на свои места, пазлы сложились. На этом месте какое-то время находились солдаты. То ли они тут отдыхали между выездами к реактору аварийного блока АЭС, то ли ещё что… Они вешали на ветки отработанные респираторы, рассчитанные на один час работы. В местах, приближённых ко рту они даже окрашивались из защитного цвета в какой-то грязно-рыжий. Я уже видела этот цвет. По мере приближения к Чернобылю, в пути всё чаще встречались деревья с листьями, окрашенными в этот неприятный цвет. Несмотря на первый месяц лета, когда кругом всё буйно зеленеет, встречать эту отталкивающую рыжую грязь неправильно. Такого не должно быть! И это не цвет золотой осени. Это цвет гибели! Да, вот это определение ближе всего к истине. При близком рассмотрении таких деревьев, видны и другие признаки вмешательства неизвестных сил. Это не просто цвет, это больше похоже на слизь, покрывшую каждый лист и под тяжестью этой слизи, листва поникла и даже стала немного изгибаться, словно корчась в агонии.

Чернобыль, как много ты оставил тайн… Мы, люди, нагадив природе, сбежали оттуда, выгнав людей из мест, где жили многие их поколения. Философствовать на эту тему можно бесконечно долго. Но зачем? Ведь мы хотим забыть об этом.Я дождалась темноты. И уже давно свернула с дороги, перелезая через колючие преграды. Честно скажу, я не знала куда держу свой путь, я просто шла вперёд с надеждой, что я рано или поздно попаду в какую-нибудь деревню. Меня ведь не конкретный адрес интересовал, а совсем другое – то, что в каждой деревне росло в невероятных количествах. Ночь была очень тёмная. К часам трём ночи я поняла, что уже нахожусь в деревне. Под ногами шумно затрещали листья свеклы и я пришла к выводу, что я добралась к цели. Впереди, в кромешней тьме стали угадываться очертания домов. Но после лифчиков, я всё поддавала сомнению. Они окончательно рассеялись, когда я скорее руками, чем глазами, ощутила мягкие листья мака. Да-да-да! Бинго! Джек-пот! Я стояла посреди плантаря мака. Сразу же, наскоро привязав лезвие к руке и отрезав приличный кусок бинта, я взялась за дело. Мак был невысокий, густой, его со всех сторон зажимали сорняки. Но он выстоял, отцвёл и подрастали вполне крупные головки. Если учесть, что рос он без заботливых хозяйских рук, никто его не проредил и не следил за сорными травами, то результат получился вполне приличный. Мой бинт становился всё тяжелее и уже почти не осталось не пропитанных опием островков. Но я не останавливалась, пока бинт не перестал впитывать сок. К тому времени уже достаточно рассвело, чтоб оценить раскинувшуюся перед моим взором деревню. Дома были не богатые, среднестатистическая деревенька, отдалённая от основных трасс, а стало быть плохо снабжавшаяся всем необходимым. А теперь её будущее перечёркнуто результатом аварии на АЭС. Жители эвакуированы и вернётся ли кто-то из них сюда в необозримом будущем очень сомнительно. Так в один день множество деревень Киевской и Житомирской областей превратились в зону отчуждения, охраняемую законом от мародёров и других искателей острых ощущений.

Возле какого-то сарая я сварила кусок своего свежесобранного бинта и подлечив здоровье двинулась в путь по селу, выбирая пристанище ещё хотя бы на сутки. Днём я собиралась отсыпаться, а работать в ночное время. Очень скоро я убедилась, что такой мой план весьма не лишен смысла. Я услышала звук мотора. Приближалась машина, я успела вскочить в какой-то двор, когда мимо, чихая плохим бензином, пропыхтел мотоцикл с коляской. На нём ехало три человека. Потом я часто видела этот мотоцикл. Таким образом совершали объезд территории военные, несущие ответственность за эту деревню. Появлялись они всегда от леса и уезжали туда же. За день они бывали здесь до трёх раз. Я облюбовала симпатичную усадьбу. Ключ от входной двери висел на палке, прикрытый щербатым украинским глечиком. В старых деревнях люди особо не прятали ключи и двери закрывали очень редко, скорее для видимого порядка, чем от воров. Сам дом был аккуратно выбелен, со ставнями на окнах. Дворик понравился своей чистотой. Особо растопил душу вид старого колодца типа аиста. Таких уже не делают. Хоть он был накрест забит досками и ещё можно было прочитать на прибитой картонке «Колодец не открывать! Вода заражена. Пить запрещено». Но у меня колодец не вызывал сомнений и как только у меня закончилась привезенная вода, я тут же сорвала доски и достала первое ведро кристально чистой воды, свежей и вкусной. Я даже её набрала в свободные миски и поставила на солнце, чтоб помыться, когда согреется. Так, потихоньку я обживалась на новом месте и даже обнаружила припасы еды в погребе. Там были соления и даже самодельная тушёнка. В сарае обнаружила яйца в корзине. Интересно, откуда они там? Курей нигде не было видно. Разбила одно яйцо, оно оказалось довольно свежим и я его выпила. Незаметно летели дни… Два дня, на которые я рассчитывала, превратились в полторы недели.

Меня удивил один факт. Я такого не видела ни до ни после нигде и никогда. Прорезав насквозь одну головку совершенно случайно, я с удивлением обнаружила там огненно-красных червяков. Маковая головка была плотно набита этими маленькими наркоманами. Ибо там есть было нечего, кроме опиума. Затем я ещё надрезала другую, третью головки, везде сидели эти краснопузые малыши. Не то гусеницы, не то личинки насекомых каких-то. Никто меня не отвлекал, не доставал и я в своё удовольствие собирала по деревне урожай опиума. Поняла, что пора уезжать только тогда, когда зажгла последнюю таблетку сухого горючего. О том, что прошло полторы недели, я узнала только в автобусе, возвращаясь из моей деревеньки. Вернувшись домой, я сразу побежала под душ. Смыв шампунь с волос и глаз, я прозрела от вида ванной. Она вся была усыпана волосами. Я в ужасе глянула на себя в зеркало – ФУФ! Слава богу не лысая! Волос стало меньше, но этот вопрос я решила двойной дозой и стал уже не суть важен факт, что половину волос слизала с головы радиоактивная корова. Кстати, они, волосы мои, так больше никогда и не восстановились до состояния бывшей шевелюры. Ещё в горле сильно першило пару месяцев. Но и этот вопрос решался двойной дозой.

35 лет прошло с той поры. А кажется, что вчера было то лето 1986 года. Как же быстро жизнь пролетела – время бесшабашных и безбашенных поступков в стране, где не было наркомании.

Ольга Ефименко

Киев, июнь 2021