Noxyron (продолжение)

С каждым днём ноксирон с кашлевыми становились всё желаннее, и наши визиты «в депо» участились. В большинстве аптек провизоры уже здоровались с нами и понимали, чего это мы повадились приходить так часто. Самые ушлые фармацевты выискивали какой-нибудь подвох и их каприз обходился нам в дополнительную троячку.

Укуриться драпом или просто посидеть размыть тоску винишком как-то незаметно отошло на второй план. А вот хапануть микс «бело-желтой радости» – это тема.

Кожвен Петрович, или «трип-доктор» (от слова триппер) как величала наша братия институтского эскулапа, мог за три рубля выписать «чеков» на ноксирон сколько душе угодно, и особо не нервничал. Среди его пациентов самыми любимыми были студенты-кавказцы, чья платежеспособность не вызывала сомнений. А уж оптом, за червонец-другой, у кожвена запросто можно было отовариться прямо на месте, или, в крайнем случае, разжиться добрым десятком бланков с печатями поликлиники ГВФ и его личной – Петровича.

– Ну-с, на шо жалуемся?- ехидно щурился врач.

– Отец, ноксу бы. Сделай, батя, чекухи три-четыре! – не церемонясь, требовала «своя клиентура», лыбясь и засовывая в карман медицинского халата «отца» мятые купюры, – И на кашлевые заполни бланков десять, листов на двадцать. Пойми, отец, надо, очень надо…

Чтобы столь частая дерзость не вызывала подозрений хитрый Петрович всегда рядом с ноксироном прописывал нам какую-нибудь мазь. Вроде как у пациента зуд невыносимый, от которого назначено комплексное лечение – мазюка и ноксирон.

– Выдавливаете на ладонь и хорошенечко-хорошеничко так втираете, основательно, пока всё не вмажется, – втирал нам доктор, и невозмутимо добавлял: – А успокаивающее выпиваем на ночь. По одной-две таблеточки… Бывайте здоровы. Следующий!

…В преддверии 80-х началась настоящая ноксироновая пандемия. В аптеки паломничество, трава по фиг, все ломятся за колёсами. Я уже учился на третьем курсе, как вдруг прокатилась первая волна каких-то запретов – в особую немилость почему-то впали все кодеиносодержащие препараты, и процент кодеина в «кашлевых» резко был сокращен раза в 2, Например, в самом ходовом в те годы кодтермопсисе содержание кодосновы упало с 0,02 до 0,01, разумеется, грамм. А потом и с Петровичем что-то случилось – «своего врача» перевели куда-то. Короче, лафа кончилась как ей и положено – резко и неожиданно. И началась повальная фальсификация «чекух» – рецептов. Ксероксов ещё не было, и самой трудной задачей было достать рецептурные бланки. Но на бланках ещё нужно было как-то изобразить печати. Тут в ход пускалась вся фантазия, использовали всё что можно, от варёных куриных яиц до наглого перерисовывания штампов с помощью циркуля…

Между тем сама страна уже впадала в состояние полного безразличия и если не получалось обойти принципиальность одного провизора, то другомудостаточно  было всучить хоть какой-то листочек с треугольным штампом и выведенным где-нибудь на краю «документа» латинским названием требуемого препарата, и получить желаемое. К тому времени аптекари уже многих из нас знали в лицо и тупо стали вымогать из нас бабки. Сама система тонула в море апатии и формализма, и, разумеется, глупо было не воспользоваться такими настроениями.

Соотношение нокса с кодеином очень важный момент. За все время, что я бы назвал сегодня ноксироновым периодом, а это около 3-х лет, моя доза ни разу не поднялась больше полутора-двух таблеток в сутки, и соответственно кодеина – 150 -200 мг. Чуть в сторону, выше-ниже, самочувствие резко менялось! Впрочем, я встречал странников, которые могли глотать нокс конвалютами, по 50-60 гаек за раз (!) запивали всё это удовольствие  чифирем и радовались жизни.

Первыми оценили возможности спроса и предложения Одесситы. До сих пор помню, как под нашей койкой месяц пролежал чемодан с партией фуфлового ноксирона (500 пачек!), на котором один приятель впоследствии рискнул сделать “маленький гешефт”. Закинув колёс пять настоящего элексира , он  отправился в Грузию и попытался толкнуть там оптом по 25 рублей за лист привезенного фуфла. В принципе, для Грузии это были нормальные расценки – за «матрац белых» грузинские дилеры тогда уже выкладывали по тридцатнику, и перепродавали своим клиентам по полтиннику. Представляете разницу – где 21 копейка, а где 50 рублей! Но предпринимателю не подфартило – его выставили в первый же день прямо на Тбилисском вокзале.

5

Только много позже я узнаю, что ноксирон с кодеином давал эффект   превышающий героиновый. Но всё что можно было узнать о ноксироне из советских источников тогда – в конце семидесятых – ноксироновоя наркомания совершенно отдельный вид наркозависимости. Ни барбитуровая и ни транквилизаторная, а ноксироновая. Правда, ещё никто не знал, что сам Леонид Ильич, наш кормчий, «вождь и отец» плотняком сидел на этом уникальном (как по мне) продукте венгерской фармацевтики.

Сегодня сказать, что ноксовая норкомания действительно чем-то схожа на героиновую –  ничего не сказать. Безусловно, много общего, но много и отличий. Что характерно – под ноксом абсолютно не было желания догоняться или корректировать дозу, что под героином происходит уже через несколько дней. Доза не росла годами! Стабильное состояние уверенности и покоя могло держаться более суток, спать не хотелось, есть не хотелось, а всплеск работоспособности плавно выравнивался и переходил в то, что впоследствии стали называть тягой – тянуло, тянуло, ну, просто патологически тянуло общаться… Очевидно, в сочетании «нокс+код» присутствовал какой-то элемент антагониста или стимулятора, может быть, было что-то от первитина. Особенно это проявлялось в сексе. Это под героином можно кончить, а можно и «задуматься». А вот под ноксироном – о-о! – процесс любви это что-то! Не изнурительная самоцель, когда посредине акта партнеры удивляются присутствию друг друга или нет-нет да ловят себя на  мысли, что пора бы и познакомиться, перекурить, перезвонить, переключить телеканалы, довязать свитер… Под ноксироном одна прелюдия чего стоила. Радость от включения, что перед тобой противоположный пол привносило в инстинкт какую-то, я бы сказал, оригинально-стратегическую окраску.

Конечно, сегодня уже трудно припомнить детали тех давних событий, но тем не менее.

6

Дефицит жилья погрузил меня в кафельную шкатулку – пол, стены, поторлок покрытые белым кафклкм – бывшую душевую на первом этаже институтского общежития номер 5. На дверях было написано «ху.мастерская». На потресканном плиточном полу книжный шкаф, стол, три койки – вся мебель, которую выделила нам Валюша, комендант, но только после того, как главный «ху.мастер» Пайлак уделил ей мужское внимание. Пышная телка лет тридцати пяти с рыхлым телом и ярко крашеными волосами трахнула нашего красавца-армянина. Впрочем, Пайль долго считал, что это он её:

– Ара, как Валя сосаля, уа-уфф… Ара, как она целюет…

Не думаю, чтобы будучи под героином кто-то вообще ринулся снимать женщин – да и зачем? – а вот под ноксироном это было в порядке вещей, кстати, как и непременно накуриться травы. Обязательно сверху, в догоночку…

7

 Бывает такое в жизни, что смотришь на девушку и каким-то шестым чувством говоришь себе: не-ет, такая не для тебя. Уж слишком хороша, красива, слишком божественна. Но и тут мне помог нокс. Богиня быстро выпала со мной на одну волну и мы стали встречаться. Всё время мы с ней пребывали в каком-то придуманном своём мире, и не замечали ничего другого. Да и не хотелось замечать. Я тщательно готовился к свиданиям – доставал рецепты, откладывал белые-желтые. А наличие нескольких рублей в кармане гарантировало, что вечер начнется с простой кафешки, а завершится галантными проводами на такси до её дома. Мы были не столько влюблены, сколько оба пребывали в том сладком состоянии сказки, которую нам рассказывал ноксирон.И чем чаще мы её слушали, тем дальше увлекались, прогуливаясь вместе на невероятно большие расстояния. Это ещё одна особенность ноксироновой тяги – обязательно переться куда-нибудь к ебеней матери, абсолютно не ощущая усталости.

 Мы стали частыми гостями аэропортов и вокзалов, куда с удовольствием отправлялись пешком, чтобы выпить чашечку-другую кофе. И в любую погоду проделывали расстояния, в которые сегодня верится с трудом. Например, могли обойти все Ветряные горы, а потом всю ночь прошагать на Центральный ж/д вокзал, не испытывая при этом ни малейшей усталости. Под ноксом длинные походы были в кайф! Именно в кайф!

 Мы могли нарисоваться у меня в общежитии, куда богиня проникала в основном через знаменитый козырек над главным входом. И ни разу, открывая нам окна второго этажа, заспанные сокурсники не выразили своего недовольства. Ещё бы! – как можно быть недовольным, когда в 3 часа ночи через твою койку перешагивает ослепительная брюнетка в миниюбке, и, едва сдавливая смех, благодарно чмокает в щёку, шепчет, что на расвете ей обязательно надо будет вернуться тем же путём, так как внизу эта очумевшая от шизни вахтёрша, всё ворчит и ворчит…

А потом мы “занимались любовью”. Не замечая никого вокруг. Нам было наплевать на всё и забить на всех, кто был с нами в одной комнате. Да что там! – вообще наплевать на весь мир, Под ноксом существовали только мы, а мы хотели одного – трахаться! Дошло до того, когда уже мне пришлось жить в одной комнате с мавританцами, перевозбуждённые черные парни просто вынесли нас вместе с кроватью на длиннющий общий коридор – но мы и его не замечали. Нас ненавидели, нам завидовали, а однажды, устроив пьяную гульку на нас направленно опрокинули  шифоньер, и приходилось… одной рукой придерживать мебель, а другой обнимать любимую, и продолжать, продолжать…Господи, неужели, это было возможно?..

8

А как же учеба, да ещё в таком ВУЗе!? Учился тот, кто сам очень того хотел. Не скажу чтобы я так уж особенно и хотел, но, во всяком случае, старался, и у меня получалось. Сегодня это может казаться неправдоподобным, но одно другому не мешало. Однако, для моего друга-армянина лафа закончилась также стремительно, как началась. Пришел день, когда мы объелись «бело-желтой темой» до такой степени, что все изошлись аллергией. Кодеиновый зуд заставил расчесать себя до язв. Это был день, когда кто-то предложил попробовать нам вместо кашлевых таблеток – липких шариков, слепленных из макового отвара (кокнара)..

Сидим в мастерской. Нас четверо. Сначала всё шло нормально, мы просто чухались, но зуд нарастал и нарастал. Пришлось попросить у буфетчицы длинные ножи, раздеться до гола и начать скоблить себя ножами. И тмы ак увлеклись, что прозевали какой-то важный обход.

Когда в «ху. мастерскую» раздался стук в двери, кто-то из нас по доброте душевной просто выкрикнул:

– Ара, аткрита, эли

Стучали вьетнамцы, у которых мы что-то там брали взаймы, и, как водится, просто забыли вернуть. И всё бы ничего, если бы с ними не притащился оперотряд в полном составе во главе с зам.декана и буфетчецей на заднем плане.

И вот картинка. Сидят парами четверо голых, абсолютно голых мужиков и длинными-предлинными разделочними ножами неистово чешут друг другу спины. Чешут с надрывом, изворачиваясь, норовя одной рукой угодить партнеру «ага, ага, вот туда, угу, так, выше, ещё чуток». А другой рукой обслуживая себя, чухая то подмышками, то в промежностях… одёжными щётками! Вьетнамцев сдуло мнгновенно, а обомлевший оперотряд застыл и не решался ни войти, ни молвить. Мы же, с полнейшей уверенностью в безнаказанности – ну мало ли – мы ж не накурили в комнате!  – наперебой стали приглашать войти. Мол, рады всем.

– Что тут происходит? – первым озадачился нашему радушию заместитель декана по воспитательной части, стараясь не смотреть в нашу сторону.

– Да ничего такого, Алексей Владимирыч..Чешемся вот сидим, – как можно обыденнее ответили мы, гостеприимно улыбаясь.

– Я ещё раз спрашиваю. Что здесь происходит? – из интонации зама повеяло чем-то прохладным.

– А чиво, уже и почесацца нельзя? Если чешицца…

– Да они чиво-то подцепили! – диагноостировал командир ОО Птичкин Петр, студент 2-го курса. Петя был родом из далёкой Якутии, и, видимо, знал жизнь, как никто другой, – Это часотка! Тут надо срочно их всех!

  Он не договорил. Короче, уже через час всех обитателей «ху.мастерской» подвергли экстренной госпитализации на  трип-дачу. Диагноз – чесотка. В самой же «шкатулке» провели тщательнейшую дезинфекцию и даже поменяли матрасы… Эх, мы-то знали, что никакая у нас не чесотка, просто обчесались немного от кодеина. Но как в этом было признаться?

9

Соломенский трипдиспансер выглядел очень живенько – шел ремонт, стояла бздища от краски и все окна были настеж – сама свобода  распахивала объятия! Первый этаж, суббота, врачей нет.

  В одном крыле лежали тяжелые – сифилитики. В другом лёгкие – триппер, гонорея, ну, и мы, чесоточники. Конечно, мы не могли признаться в истинном грехопадении, в  подлинном происхождении наших расчесов на руках, ногах, и вообще – нам было сподручнее соглашаться на чесотку, чем доказывать медперсоналу, что мы де просто обожрались не в меру кодеинчику с маковыми кульками. Поэтому при поступлении мы молча, но обстоятельно намазались бензоловой мазью, побрили всё там, где положено брить в таких случаях, и отдались в руки судьбе. Нас развели по палатам.

Не успел наступить вечер, как гусары заскучали, решив заслать гонца… ну, и всем остальным.

Можете представить – вечеринку на трипдаче? «Смешались вместе кони, люди»… Смешались оба отделения.

 Трип-пати началась со знакомства с пациентками – поголовного курения драпа с дЭвушками в мужском туалете. Затем, уже на шампусик  слетелись абсолютно все обитатели диспансЕра, люди с просто удивительным прошлым, а с какими редкими диагнозами: хроническая гонорея, трихомонада глотательных путей… И в основном кто? По больничным пижамам трудно было определить, что за романтик лез  благодарно обнять тебя:

– Дай затянуться, браток, дай глотнуть.

– Тьфу! А шо вы водки не взяли, хлопци?..

Хватило нескольких минут, чтобы пробить дежурившего санитара, и он признался, что в арсенале диспансера есть он – ноксирон! – но его прописывает только врач и только на ночь, так как сие лекарство успокаивает зуд.

И всё бы было хорошо, и наша трип-пати могла бы прекрасненько завершиться, если бы кто-то из спецконтингента, очарованный дурью, не проорал ближе к ночи:

– Му-зы-ку!

/далі буде, можливо/