Пластиковый стаканчик

Кошмар из прошлого

Я иду по центральной аллее кладбища в Виннице вместе с моим давно покойным другом Сашей Барсуком. Мы несем огромные охапки сухого мака. Маковые головы на длинных стеблях тарахтят, как погремушки. Вечереет.

Заходящее солнце ласкает спину и затылок. Аллея длинная. По одну сторону русские могилы, по другую – заросшие, запущенные еврейские, с памятниками в виде деревьев с обрубленными сучьями,‘с надписями на иврите, с поразительными, экзотическими, нездешними именами.

Я знаю, что мы идем домой, наши с Сашей поиски увенчались успехом…еще немного – и нам станет хорошо. Вот уже могила дедушки, скоро конец аллеи и уже виднеются ворота, но так далеко… Начинает смеркаться. От леса тянет сыростью. Саша вдруг останавливается и говорит: «Смотри, что там делают малые?» Я поворачиваюсь налево и вижу вдалеке, среди еврейских могил двух маленьких деток, мальчика и девочку, чистеньких, ухоженных. Девочка в светлых кудряшках, в оборочках – совсем крохи, может, трех-четырехлетние. Почему-то они выглядят, как брошенные котята. Я отдаю свою ношу Барсуку и говорю: «Иди! Я сейчас догоню.» Он молча продолжает идти к воротам, а я лезу через поваленные надгробия, продираюсь через кусты, чтобы попасть к детям. Вдруг оказывается, что они значительно дальше, чем представлялось с аллеи. Какие-то растения цепляются за мою одежду…Тупик.

Поворачиваю назад, мимо покосившегося памятника Сары Пейсаховны и Давида Мошковича… Вот, наконец я подхожу к деткам. Как жалко и бесприютно они выглядят. И одни, совсем одни в таком глухом, безлюдном месте, на полузаброшенном кладбище, где давно никого не хоронят! «Маленькие мои, ну что случилось?» – говорю я. Детки сразу же бросаются ко мне, заглядывают в глаза – девочка внезапно цепко хватает меня за правую руку, сжимает ее с недетской силой. Ручонки у нее липкие и пронзительно холодные. На меня накатывает жуть и в груди все замирает от ужаса. Я оглядываюсь и вижу, что Барсука на аллее нет! Я пытаюсь вырваться из цепких ледяных ручек и с трудом выдавливаю: «Нет, этого не надо!» Но тут мальчик, нежный белокурый ангелочек, так же крепко хватает меня за другую руку и говорит глухим низким голосом, в до-диезе «Надо!» И еще раз, на две октавы ниже: «НАДО!». Я смотрю на него и леденею. Ребёнок широко открывает рот, полный острых, как иголки, тонких и длинных зубов! Надо! Я дернулась и проснулась. Рука, на которую я положила свою голову вместо подушки, затекла и онемела. Именно за нее хваталось кладбищенское дитя. Фу, ну и приснится же… Стивен Кинг курит в сторонке! Я проснулась окончательно. Боже мой, ну зачем я вообще просыпалась! Вчера вечером я от жадности уколола все, ничего не оставила на утро и меня ждет неприятная перспектива. Мне придется варить «крокодил» на кумарах… «Прилетят кумарики на воздушном шарике!» В замке повернулся ключ и оба моих кота, до того мирно спавшие на кровати (какая кровать, логово, в котором я, лежачая больная, живу уже третий месяц), вскочили и пулей бросились к двери. Это пришел Танк, мой друг, мой спаситель… «Мамочка пришла, молочка принесла…»

А если по порядку, то все очень просто, очень гадко и очень страшно. Мальчик мой, что я могу сказать тебе нового, твоя мамка-наркоманка. Более того, я очень старая наркоманка. Это редкость, потому что мы долго не живем. И сейчас моя жизнь подходит к концу. Пару месяцев тому назад я перестала вставать с постели. Ноги перестали меня слушаться. Знаешь, мальчик мой, я именно тогда увидела, как моя жизнь сужается в точку. Сначала исчез весь мир за пределами моей квартиры. Это произошло, когда я вместе с кентами проколола телевизор. Потом исчез район, в котором я жила, улица, двор, подъезд, лестничная площадка, потому что я перестала выходить на улицу. Мне было трудно ходить, всё необходимое для варок мне приносили…Незачем да и некогда. Наркотик съедал все мое время и силы. А когда я окончательно слегла, мой мир сузился до одной комнаты, а потом – до кровати. Из моей жизни исчезла ванная, исчезла одежда, исчезла косметика. Не надо, не вини себя, я знаю, что ты был за границей, потом я не отвечала на твои звонки, кроме того, ты был в ужасе от моего образа жизни, от моего стремительного падения, настоящего пике от нормальной, даже интересной, успешной жизни – в пропасть! В минус, в самоуничтожение. Когда мы виделись с тобой в последний раз, я уже была больна. Это был день моего рождения. Ты помнишь ту милую парочку, парня и девицу, которую я приютила? Их зовут Лариса и Гена. Поскольку я на тот момент уже слегла, была совершенно беспомощна, мне нужно было, чтобы кто-то жил со мной, ухаживал, понимаешь? И варил этот проклятый «крокодил»…Ты и папа тогда устранились из моей жизни…Мальчик мой, я все понимаю, я прекрасно осознаю, что достала вас. Вы устали от моих бесконечных срывов, от моей лжи, от необходимости постоянно вытаскивать меня из неприятностей. Каждый раз, когда я в очередной раз лечилась, вы надеялись, что вот, вот, именно в этот раз, в этом случае произойдет чудо и я выздоровлю, я не буду употреблять наркотики. Мой дорогой мальчик! Ты пошел в паломничество, ты пешком шел из Хмельницкого в Бердичев, к чудотворной иконе Бердичевской Божьей матери, ты просил Деву Марию исцелить твою маму. И каждый раз ваши надежды обманывались. Немудрено, что вы разуверились. Сейчас я уже не обижаюсь, но на тот момент мне казалось, что вы бросили меня на произвол судьбы. И тут подвернулись они. Лара и Гена. Они жили у меня, было кому подать мне стакан воды…Ну и потихоньку они разворовывали и превращали в помойку мою квартиру. Я никогда на забуду, когда ты приехал и повез меня в ресторан – праздновать днюху. Лариса помогла мне одеться, а ты и Гена под обе руки дотащили меня до машины и мы поехали праздновать мой сорок шестой день рождения. У меня особенное отношение к дню рождения. Смешное в моем возрасте, сверхценное. Но я жду днюху весь год. И обязательно плачу в этот день. Возле ресторана нас встретил мой брат Жора. Когда он увидел меня и понял, что меня нужно выгружать из машины и буквально волоком тащить, потому что я не могу самостоятельно передвигаться, на лице его выразилось, мягко выражаясь, замешательство. Я поцеловала его и сказала: «Жорочка, ихь штербе» и засмеялась. Ты укоризненно посмотрел на меня и я поняла, что это неудачная шутка. Я повторила последние слова Чехова. Врач разрешил ему выпить шампанского и Чехов, сам врач, понял, что умирает, сказал тогда по-немецки «ихь штербе», что значит «Я умираю». Мой брат учился в Геттингенском университете и у нас был такой прикол, я ошарашивала его длинными тирадами на немецком языке, или цитировала «Раммштайн». В ресторане нас ждал мой отец, сестра, невестка и бабушка Леля…

Сынок, я слишком была счастлива тогда…И как я сейчас жалею, что не рассказала вам тогда всей правды. И что не попросила помощи. Я бы избежала всего того кошмара, что ждал меня в скором времени. Я соврала, что больше не употребляю ничего… А это так… «просто я немного болею»! Ах, мальчик мой, я знала, что ты прекрасно понимаешь, что происходит на самом деле. Ты с восьми лет нянчился со мной во время моих кризисов, ты отлично различал мое состояние. Ты мог безошибочно определить, чего и сколько я приняла, бросив лишь мимолетный взгляд на свою непутевую мать. И ты слушал мою ложь, молчал и плакал в сердце своем. Я смогла пробыть в ресторане всего пару часов. Я быстро утомилась, мне было тяжело сидеть, меня начало знобить. Пора было снова уколоться. Я начала проситься домой. И тогда мой папа заговорил о заместительной терапии. Он предложил мне этот вариант. Сказал, что говорил со своим американским коллегой и тот уверил его, что это самый эффективный метод лечения наркомании. Папа сказал: «Этого мы еще не пробовали, тебя, золотце, скорее всего, только могила исправит…но как же ты будешь туда ходить? Это ведь нужно принимать каждый день..» На что я ответила: «Да, папа, я согласна ходить куда угодно! Пожалуйста, дай мне денег!» Немая сцена. Ты не знал, куда девать глаза, бедный ты мой …

На день рождения папа подарил мне Хperia Play – на то время это был роскошный телефон, андроид, сбоку выдвигалась панель, как на Playstation, отличная читалка… Папа знал, как я люблю играть в игры на телефоне и как важно для меня чтение. Как я была в восторге. Ты и Жора отвезли меня домой, и там вы хорошо рассмотрели Ларису. «Какая мерзкая девица,» – сказал Жора. Я начала уверять, что они «на лицо ужасные», но очень добрые внутри. Жора осмотрел меня. Поцокал языком, переглянулся с тобой. И вы уехали. Ты сказал, что собираешься в длительную поездку, оставил мне крупную сумму денег, чтобы я могла продержаться до твоего приезда. Мы договорились, что по приезду мы решим, как мне стать на программу и вы с твоим дядей ушли. И тут начался кошмар. Ужас.

На следующий день мое состояние резко ухудшилось. Началась лихорадка. Такая слабость, что я не могла сидеть в постели. Я лежала пластом, то трясясь от озноба, то обливаясь потом. Я плохо осознавала, что происходит вокруг. Это начался сепсис. Меня спасло то, что дома были сильные антибиотики. Весь ужас ситуации заключался в том, что «крокодил» я колола внутримышечно. Раствор был очень агрессивный и его вводить надо было примерно раз в три-четыре часа. Когда я делала себе укол, я плакала и выла от боли. На следующий день место инъекции болело еще сильнее. И хорошо, если дело обходилось без абсцесса. Когда я поворачивалась в постели, я опять-таки вопила от боли. Дружочек, ты представляешь, во что превратилось все мое тело при такой интенсивности употребления? Молчаливый и угрюмый парень Гена, как мне казалось тогда, жалел меня, он выносил за мной горшок, заботливо укрывал меня, когда меня знобило и даже несколько раз прикрикнул на Ларису, когда та ленилась убирать у меня в спальне. Как потом выяснилось, она вообще не убирала нигде и нормальная квартира с евроремонтом стала похожа на бомжатню. Было снято, отвинчено, украдено и вынесено все, что только можно было отвинтить, украсть и вынести. И однажды, очнувшись от тяжелого сна, я обнаружила, что исчезли все мои деньги. Я начала кричать и звать Ларису, но она не отзывалась, а вместо нее пришел Гена и начал уверять меня, что он сам «не при делах» И что всё это эта сука сп.%здила и свалила в неизвестном направлении. Он сделал для меня «крокодил». Он перестелил мне постель и даже хотел переодеть меня, потому что белье на мне было насквозь мокрым от пота. Он открыл шкаф и я увидела, что исчезла практически вся моя обувь и одежда, вплоть до трусов! Добрая Лариса оставила мне две футболки и пару спортивных штанов. Мне было очень жалко куртки и полушубка, который ты мне купил, когда получил деньги за первую книгу. Жалко моих джинсов, моих любимых тряпок…Но это ведь все мелочи, по сравнению с тем, что я, больная и фактически беспомощная, осталась вообще без копейки денег. Сынок, я понимала, что твой дедушка мне обязательно поможет, но мне было стыдно, очень стыдно обращаться к нему. И я вынула серьги из ушей, позвала Гену и попросила его пойти и заложить их в ломбард. Как загорелись его глаза! Ты спросишь, где были мои мозги, когда я отдала ему мое последнее золото, подарок папы к окончанию универа?! Я дура, я свинья, я… растерялась, Франя.

Оказалось, что у Гены нет паспорта! Он начал уверять меня, что он знает в ломбарде девку, которая примет серьги без документов и пороть тому подобную ахинею, но я твердо сказала, что этот вариант меня не устраивает. Я вспомнила, что в моем доме живет мой хороший знакомый Рома Ткаченко, известный в нашей среде под прозвищем Танк. И я решила обратиться к нему. Танк соответствовал своему прозвищу. Он всегда был массивный, высокий и очень пробивной. В некоторых ситуациях он действительно пер, как танк. Особенно, когда хотел раскумариться. Танк раньше работал менеджером по продаже подержанных автомобилей. Пока не стал наркоманом. Я позвонила ему, объяснила ситуацию и они с Геной отправилась в ломбард, а потом в аптеку за пенталгином, из которого, собственно говоря, дружочек, производился «крокодил». Вот так появился новый персонаж этой истории. Как позже оказалось – к моему величайшему везению! Потому что, если б не Танк, ты бы уже похоронил свою маму. Что было дальше? Пацаны вернулись быстро. Они принесли все необходимо. Танк отдал мне оставшиеся деньги и квитанцию из ломбарда, быстро изготовили «крокодил» и через пару часов мы были счастливы…Как я потом жалела, что не позвонила тебе или отцу! Я спросила Гену, где находится Лариса. «Ушла к себе домой,» – небрежно ответил он: «тварь, животина, крыса! Я думал, что она путевая девка, ведь ты нас приютила, а она так с тобой поступила! И меня через х%й кинула! Но ты не волнуйся, я тебя не брошу никогда, я же вижу, что ты человек с большой буквы! Я ее выловлю, эту ссуку, я ей голову отобью, вот увидишь, малая, я за тебя…» А-га, вплоть до крытой. Его глаза сверкали от благородных чувств, он даже прослезился. Когда Танк ушел, Гена накормил меня, принес воды в тазу, чтобы я могла умыться…Я начала дремать, Через некоторое время я услышала сквозь сон, как Гена тихонько приоткрыл входную дверь и с кем-то разговаривает. Я окликнула его…услышала, что дверь захлопнулась. Гена заглянул ко мне.» Кто-то приходил, – пробормотала я. «Нет, малая, это я выходил на лестничную клетку, хотел бычок найти, курить хочется, уши пухнут», сказал мне Гена. «Так есть же сигареты», удивилась я сквозь навалившуюся дремоту. Сыночек, я тогда не поняла, кто приходил к Гене. Разве ты не знаешь, насколько я доверчивая дура? И тут Гена попросил у меня денег, чтобы сходить в магазин и купить продуктов. Я полезла за деньгами в подушку ( да, малыш, я прятала их в своей подушке) и тут на меня обрушился удар ногой. Я закричала, отпрянула на кровати, еще не понимая, что произошли и увидела, что Гена, схватив подушку, потрошит ее в поисках денег. «Что ты творишь, – закричала я, не надо этого делать, не плюй в колодец… Гена торжествующе извлек купюры, отшвырнул подушку в угол комнаты и позвал: «Иди сюда, зая!». И в мою спальню вошла Лариса, одетая в мой полушубок. У меня потемнело в глазах. Я очень испугалась, деточка. Неужели они меня убьют? По крайней мере, бить уже начали. Я начала просить и плакать, говорить, что если они меня оставят без денег, без возможности раскумариться, в хрониосепсисе, я сама умру, умру, умру! Я схватила телефон и попыталась набрать номер, чтобы припугнуть их. Идиотка! «Гена, трубу бери!» Мою любимую Xperiю, которую вы вот только что подарили мне на день рождения!

Мальчик мой, я не хотела отдавать им смартфон, я кричала, сопротивлялась, я крепко сжимала пальцы, которые они отгибали по одному, выламывая их, Лариса рвала мои волосы, Гена наносил тяжелые удары кулаком, как кузнечным молотом, в живот, в грудь, лицо, ноги, мои больные ноги. Я очнулась, когда они ушли. Они закрыли дверь на ключ. Ты заказывал мне эту прекрасную, двойную металлическую дверь. Не дверь, а самый настоящий сейф, ловушка. Западня. Я долго плакала. Потом у меня подскочила температура. Я закуталась в одеяло. Я осознала ситуацию, в которой оказалась. Я поняла, что никто не придет. Телефон у меня отняли. Ты в Италии. Скоро у меня начнется синдром отмены. Я очень тяжело больна. Я не знаю, есть ли дома какая-нибудь еда. Возле кровати, на тумбочке, стоит бутылка минералки. В тумбочке лежат антибиотики и пластинка обезболивающего. Двери закрыты на ключ. Пятый этаж. Я в полном смысле слова на ногах не стою! И что, прости за натурализм, делать с естественными отправлениями? Представляешь, твоя мама в шоу «Выживание в экстремальных условиях»! Меня ледяной пот прошиб, я забыла о том, что у меня температура, что мне больно пошевельнуться…и, если помнишь, меня еще конкретно избили. Сынок, я собралась с силами и сползла с кровати. Я решила, пока меня не кумарит, добраться до кухни и ванной, набрать побольше воды, посмотреть, что у меня в холодильнике и вообще, осмотреться. В крайнем случае, я смогу, открыв окно, позвать на помощь, но я не хотела привлекать внимание к себе таким образом.

Милиция – это последнее, что мне надо в этой жизни. Я собралась с силами и сползла с кровати. На колени было становиться очень больно и я попыталась встать на ноги. Держась за спинку кровати, опираясь на руки, я подтянулась…секунду простояла и грохнулась на пол. Нет. Мы пойдем другим путем. Поскуливая, я встала на четвереньки, достала судно из-под кровати и, толкая его перед собой, выползла в коридор на четырех костях. В коридоро я увидела, что холодильника у меня больше нет. Надо же, я и не услышала, когда его выносили, я очень крепко спала после приступов лихорадки, а может, они что-то мне подмешивали. Дивно. Временами ложась на пол, ползком, я добралась на кухню и взвыла. Я застала там полный разгром, помойку и руины. Микроволновка, кофеварка, посудомоечная машина, стиральная машина и хлебная печка, кухонный комбайн – все милые мелочи, все это исчезло. В раковине с забитым стоком стояла зловонная жижа и плесневела гора посуды. Смеситель исчез. Занавески, об которые вытирали руки, уныло свисали с карниза. Сыночек, наверное, если бы я поселила у себя табор цыган с лошадьми и медведями, порядка было бы больше. А ведь у меня жило существо женского пола…От злости у меня даже сил прибавилось, я смогла стать на колени, потом, держась за край стола, поднялась на дрожащие в коленях ноги и заглянула в шкафчики. И в одном из них я нашла десятикубовый шприц с «крокодилом», который впопыхах, наверное, забыли Гена и его возлюбленная.

Мой родной, если бы это была ширка, грязный героин, я смогла бы растянуть это на много дней, но кустарный дезоморфин очень нестойкий, раствор быстро портится и поэтому моя находка спасла положение только на один день…

Я поискала что-то съестное, но кроме половинки засохшего бородинского хлеба и пары горстей кошачьего корма ничего не нашла. Кошки терлись об мои ноги, я высыпала им корм, поискала глазами их миску. Гена заботился о зверюшках, надо отдать ему должное, вода была налита в большую миску. Я взяла три пустые бутылки, двухлитровые, хлеб, взяла шприц с «крокодилом» в зубы, снова опустилась на четвереньки и отправилась в ванную, чтобы набрать воды. Когда я наконец-то доползла до кровати и взобралась на нее, я ничего не соображала от боли. Я была совершенно обессилена, сыночек, я беззвучно рыдала, но я сделала это! Я всем себя обеспечила: водой, пищей (не смейся, позже этот заплесневелый сухарь показался мне деликатесом), наркотиком, даже ведро притащила с крышкой вместо судна. Я отмерила два кубика, сделала себе укол и… плавно оказалась в каком- то странном месте. Какие-то улочки застроенные мерзкими хибарами. На скамеечке возле обшарпанной двери сидит огромная опухшая туша. Руки-клешни, беспалые, лицо, покрытое струпьями, седые космы в колтунах, эта женщина мне зачем-то нужна, я подхожу к ней, она дает мне шприц с ширкой. Шприц почему-то без иголки, мне надо найти иголку и уколоться. Я начинаю блуждать по этому лабиринту трущоб, я ищу аптеку и я несу тебя, совсем маленького, ты вцепился ручками в мою шею, мальчик мой, золотце, какой же ты тяжелый, я несу тебя, тебя нельзя оставить ни на минуту, потому что тогда бабушка тебя заберет, отнимет навсегда. А еще мне очень надо уколоться.

Мы проходим мимо каких-то огромных, страшных, ревущих машин, в канаве ворочается немецкая овчарка с отрубленными лапами, Я захожу в какой-то дом, где обвалилась одна стена, как в карточном домике, виден лестничный пролет, я поднимаюсь по лестнице, попадаю в какие-то проходные комнаты. Я знаю, что мне надо здесь уколоться, но где же найти иголку? Я начинаю открывать какие-то шкафы, из которых на меня сыплются лохмотья, разбитая посуда, эмалированный чайник, набитый землёй… А ты, масик, такой тяжёлый, ты положил головку мне на плечо и спишь. Вот, наконец, я вижу дверь, где на облупившейся филенке нарисован красный крест и написано «Амбулатория». Вот, именно здесь я найду то, что мне нужно! Я дёргаю дверь, она повисает на одной петле, захожу и вижу спальню моей матери, все осталось таким же, как тридцать лет назад, белая мебель в стиле Людовика «-надцатого», а на кровати сидит твоя бабушка Вика, живая. Я говорю: «Мама? Где ты была все эти годы?». Мама смотрит на меня, как всегда, с укором и отвечает: «Они тебя обманули, они меня живую закопали! Смотри, смотри, что ты сделала!» Она срывает белый платочек с головы, ее волосы разлетаются, она начинает рвать свои волосы, вырывает их целыми прядями, швыряет в меня, ее голова становится абсолютно голой, лысой, как тогда… после химиотерапии. Я хочу бежать оттуда, ты начинаешь ворочаться и толкать меня и я обнаруживаю, что на руках у меня не ты, вместо тебя, маленького, какой-то жуткий подменыш, несуразный, с огромной головой, лицо его ужасно, уродливо, покрыто щетиной, он хихикает и тянет ко мне скрюченные пальцы. Я знаю, что мне надо выкрикнуть одно слово и весь этот кошмар прекратится!

Я бросаю подменыша на кровать, открываю тумбочку – там раньше лежали лекарства, должна найтись игла. Вот лежат одноразовые шприцы, я разрываю упаковку, достаю иголку, вот она, я вынимаю свою ширку, шприц, но он в моих руках трансформируется и превращается в огарок свечи. Метотрексат! «Метотрексат, метотрексат,- кричу я изо всех сил, но из горла моего издается только слабый хрип. «Метотрексат!» Фууу, Господи, ну и приснится же, мальчик мой… Осадок ото сна остался тяжелейший. Почему «метотрексат», а не абракадабра? Твоя бабушка умерла от рака лёгкого, когда тебе был всего лишь годик. Ей делали химиотерапию и у нее выпали все волосы. А метотрексат — это лекарство , которым лечат онкологических больных. Я, миленький, после этого сна почему-то очень испугалась, что я могу умереть. Я, наркоманка, ставшая врачом, думавшая, что победила свою зависимость. Я врач, снова ставшая наркоманкой, в этот момент поняла, насколько я приблизилась к краю пропасти, из которой нет возврата.. Место, которое мне приснилось, описать невозможно. Как мне передать то омерзение, ту полную безнадёжности атмосферу, которая там царила, ту пронизанную злобой безысходность, которую я там ощущала.Там было собрано все, что я ненавижу и все,что неприемлемо для меня, все мои страхи. Больше всего я боялась остаться там навсегда, я поняла, куда я заглянула одним глазом. Да, сыночек, конечно, это было место, где нет любви. Сыночек, твоя мама всё-таки врач. Врачу иногда бывает страшно болеть, потому что он понимает, какие процессы проходят в его организме. Раньше я думала, что не боюсь смерти. Сейчас я смертельно ее испугалась. Ладно, довольно рефлексии. Следующий день я провела относительно неплохо. Я воспользовалась тем, что я раскумарена и обезболена, сделала еще одну вылазку на кухню, запаслась водой, разделила сухари с моими бедными кошками. Как жаль, что у меня нет мышей! Коты бы ловили их и лопали! Даже помечтала немного, как я возьму отвёртку и раскручу замок. Выползу на улицу, попрошу прохожего вызвать мне такси и поеду к бабушке… Я так явственно себе это представила. А в три часа ночи меня начало кумарить. Малыш, ты помнишь, как летом мы поехали на море, а ширки мне немного не хватило? Была ночь, жаркая, душная южная ночь, субтропики, Сочи, билеты на самолёт на следующий день, я не принимала ничего уже два дня, меня корчило и ломало. А ночь была так прекрасна, море шептало, пахло южными цветами.

Кругом там цвела камелия. А твоей маме весь белый свет не мил. Я навсегда запомнила ту ночь. Как я без конца ворочаюсь в постели, ахаю, охаю, обливаюсь холодным потом, меня бросает то в жар, то в холод, я то начинаю кутаться в одеяло, то отбрасываю его, меня сотрясают рвотные позывы. И тут я слышу, как ты, восьмилетний, начинаешь плакать в своей кровати. Я в сердцах кричу тебе: «Франя, что ты за говнюк! Что за капризы? Разве ты не видишь, как мне плохо?».
Я подумала, что ты плачешь из-за того, что я не купила тебе сегодня какое-то совершенное мальчишеское безумие, какие-то наклейки или что-то в этом роде. А ты вдруг бросился ко мне, залез ко мне в постель, обнял меня, прижался всем своим маленьким худеньким тельцем и сказал: «Мамочка, мама, мне так жалко тебя, ты ТАК страдаешь!» Знаешь, сыночка, я очень боялась, что ты тоже начнёшь употреблять наркотики. Я достаточно перевидала в своей жизни наркоманов во втором поколении. Если бы мне пришлось услышать от своего ребенка что-то наподобие: «Мама, набери мне пару кубиков ширки и вмажь меня», я, наверное, пошла бы и удавилась. Это было очень тяжко, сыночек. Я не могла найти удобного положения в постели, очень сильно болели места последних инъекций. Я снова выползла на кухню, нашла два реактора-пузырька, в которых готовится «крокодил». Я налила в них воды и прокипятила на пламени зажигалки. Эта смывка помогла мне ещё на час, но к несчастью, я как-то неудачно укололась в руку и рука, а потом и шея с этой стороны очень сильно отекли, так, что я не могла согнуть руку в локте , а отек на шее начал мешать мне дышать. Было безумно жалко моих бедных кошек, они не могли понять, почему я так скупо отмеряю им корм, неужели я больше не люблю их? И бедняжки ластились ко мне и заглядывали в глаза. Франя, я понимаю, что мне надо было открыть окно и орать не своим голосом, звать на помощь и так далее, но я понимала, что последствия будут непредсказуемыми. Тем более, что ты и твой дед мне ясно сказали: «довольно позора». И я подумала тогда, что если я привлеку внимание людей к себе, они вызовут ментов, будет шум, гам и всё закончится публичным скандалом. Я могла умереть…И сейчас не факт, что выживу. Временами я начинала бредить, мне казалось, что кто-то пришел.Я разговаривала с какими-то людьми, а потом оказывалось, что нет никого. Я испачкала постель, потому что тело мое меня не слушалось больше…мальчик мой, я плохо помню те двое суток до момента, когда я услышала, как ключ поворачивается в замке. Рома Танк встретил эту сладкую парочку Гену и Ларису. Они чувствовали себя хозяевами жизни! Рома говорил потом, что они смеялись, когда рассказывали, как воровали у меня деньги, как лупили меня, беспомощного больного человека, который приютил их, кормил и поил. Самым смешным им казалось то, что они закрыли квартиру на ключ, а сам ключ швырнули в сугроб возле подъезда. Пусть автогеном режут, я гы-ы тащусь!

Танк полтора часа лазил в снегу, искал ключ. Он рассказывал, что не узнал меня, когда зашёл в квартиру. По его словам, на кровати лежала смерть и в зубах держала то, что осталось от твоей мамы. Что было потом? Рома напоил меня горячим сладким чаем.. Да, он, слава Богу, дал мне уколоться. Потом помог привести себя в порядок. Накормил почти насильно, я почти трое суток ничего не ела, но мне не хотелось. А то, что было дальше, ты знаешь. Танк позвонил тебе, потом деду… Я не знаю, сынок, почему он все это сделал и делает для меня. Он за мной ухаживал, как за ребенком. Кормил, мыл, следил за тем, чтобы я принимала лекарства. Доставал для меня наркотик. Он спас мне жизнь. Как я смогу отплатить ему за его доброту и милосердие? Вот так и живём, мальчик мой. Утром Рома приходит, помогает мне встать на костыли, ведёт в ванную, кормит завтраком.Потом у нас начинается бесконечная варка «крокодила», а затем нам нужно делать уколы каждые три-четыре часа. С перерывом «на обед и ужин». Мы ждём, когда настанет наша очередь и нам сообщат, что можно ложиться на подбор дозы. Наркотик у меня сейчас есть постоянно. Но на мне нет живого места от уколов. И почки совсем не хотят работать. Сынок, мальчик мой. Я очень хочу ещё немножко пожить. Понимаешь, очень пожить хочется! Я очень прошу тебя. Ты уже тысячу раз спасал меня, вытаскивал из всевозможных передряг. Я была плохой матерью. Прости, прости меня за то, что я тогда была на кумарах и не пошла с тобой в цирк, а ты ревел и просил меня, ты ужасно хотел увидеть бегемотов и слонов. Прости, что, когда мы пошли покупать тебе твой первый костюм, я была в невменяемом состоянии и тебе было за меня стыдно в магазине. Прости, что я украла у тебя мобильник и продала его, чтобы купить себе дозу…Прости, что у тебя не было отца… Прости меня за всё…Сыночек, спаси меня, договорись, чтобы меня скорее взяли на программу. Я боюсь, что я не доживу до этого. Я медленно умираю! Я очень боюсь смерти! Мальчик мой, спаси меня, прошу тебя, я так хочу жить!

…Я дожила, к счастью, я осталась жива. Я принимаю метадон. Я жива. Я хожу без костылей. Это был долгий процесс, но я пришла в себя. Рома Ткаченко в последний момент отказался становиться на программу… не знаю, что его остановило. Мне он сказал что-то невнятное про работу, перспективу и о том, что он еще не готов к такому шагу…Через месяц он умер от передозировки.

© Елена КУРЛАТ (Cохранен авторский стиль и пунктуация)