«Мы подходим, представляемся и предлагаем шприцы. От шприцев никто не отказывается, это действенный способ завязать контакт», – рассказывают они. Так на деле выглядит осуществление Программы снижения вреда (ПСВ) и аутрич-работа (англ. outreach – внешний контакт), то есть работа с членами социально-исключенных групп. Уже почти четыре года каждый вечер кто-то из этой волонтерской группы, состоящей всего из девяти человек, отправляется вечером в рейд по «злачным» местам – общаться с наркоманами. Зачем это делается, рассказал руководитель этой группы, психолог, менеджер аутрич-команды Фонда имени Андрея Рылькова Арсений Павловский.
Мост между людьми и сервисами
– Арсений, для начала расскажите, что такое Программа снижения вреда?
– Снижение вреда – это, скорее, такой набор разных практик, направленных на решение проблем, с которыми сталкиваются потребители наркотиков в данное конкретное время и которые можно сравнительно легко решить. Чаще всего, когда говорят о ПСВ, подразумевают профилактику ВИЧ-инфекции среди инъекционных потребителей наркотиков с помощью обмена шприцев. Распространение ВИЧ – это основная проблема. Вторая проблема – это послеинъекционные осложнения. Третья – передозировки, для их профилактики раздается специальный препарат, который купирует действие наркотиков и выводит человека из бессознательного состояния. Есть и неинъекционные потребители наркотиков, в других странах с ними тоже ведется работа. Там свои особенности: основные проблемы – это продажа им каких-то химикатов, и для этого существуют специальные тесты, которые позволяют понять, что за вещество ты купил; передозировки и перегревы, от которых многие умирают прямо на танцполе, не понимая, что организм обезвожен. Вот проблемы, на профилактику которых направлены основные программы снижения вреда.
– Получается, что наркопотребители добровольно причиняют себе вред, а им создают условия, чтобы они не навредили себе еще больше – не перегрелись, не заболели…
– В принципе, снижение вреда направлено не только на потребителей наркотиков, но и на общество в целом. Ведь это ведет к уменьшению негативных последствий не только для потребителей наркотиков, но и для остальных членов общества.
У нас в стране практикуется только обмен шприцев, профилактика передозировок и заболеваний вен. Это ежедневные рутинные задачи. А общая задача, которую ставит перед собой ПСВ, – это обеспечение доступа людей к медицинским и социальным службам и сервисам. На западе долгое время считалось, что потребители наркотиков не обращаются туда, потому что не хотят. Но когда стали проводиться исследования, оказалось, что существует множество барьеров – люди боятся, у них неверная информация о методах лечения, сами эти службы зачастую не приспособлены для людей. Обратная сторона этой ситуации – наркоманы туда не ходят, и у сотрудников ошибочные представления о тех клиентах, с которыми они должны работать. И снижение вреда выполняет роль моста между потребителями наркотиков и сервисами.
– Где в России потребитель наркотиков может получить сегодня помощь?
– Первое – это анонимные наркоманы. Второе – религиозная реабилитация. И то, и другое – это инициативы конкретных людей. Есть государственные «12-шаговые» реабилитационные центры, но их очень мало. Для тех, кто может заплатить деньги, есть платные центры, они тоже работают по программе «12 шагов».
Необходимо, чтобы все эти сервисы были доступны, потому что наркозависимые часто срываются. В ряде городов чтобы получить бесплатную реабилитацию, нужно встать в очередь – для наркомана дождаться ее бывает слишком сложно. Еще одна проблема – получение доступа к лечению от ВИЧ. В основном сейчас помощь получают те, кто не страдает зависимостью, хотя доля таких людей среди инфицированных составляет всего 30%, а 70% – это потребители наркотиков, у которых даже доступ к тестированию зачастую отсутствует.
Москва: «каменный век»
– С кем работает ваша группа?
– Раньше мы работали с потребителями аптечных препаратов, то есть, пожалуй, с самым исключенным слоем бывших беспризорников и бездомных. Для многих из них эти препараты в большей степени сначала выполняли роль лекарств: эти люди живут на улице, сон плохой, холодно, голодно, постоянно болит голова, плохое самочувствие – они делают эти инъекции, и им становится немного лучше, они могут куда-то пойти, что-то сделать. Мне кажется, что физиологическая зависимость от этих препаратов – проблема надуманная. Я спрашивал их о последствиях, если оказывается, что вещества вдруг нет – они говорили, что абстиненции нет. При этом вели они себя как наркоманы, конечно, и главные их проблемы были такие же, как у наркоманов, в первую очередь они связаны с инъекционным путем употребления.
Потребители аптечных наркотиков были нашей основной целевой группой, потому что вещества, нелегально продаваемые в аптека, – вроде как и не наркотики, и мы не попадали под пристальный надзор определенных ведомств. Есть статья 230 «Склонение к потреблению наркотических средств». Но там есть примечание, которое гласит, что это не касается программ профилактики ВИЧ-инфекции и подобной проблематики, где тоже происходит контактирование с потребителями наркотиков, при условии что работа согласована с местными ведомствами. Сейчас в любом другом городе России программа обмена шприцев существует фактически на базе госучреждений, обычно СПИД-центров. В Москве положение исключительное. В других регионах люди работают более легально и широко, участвуют во всяких совещаниях, и то, что мы раздаем на улице, – шприцы и информационные материалы – нам присылают и отдают именно организации из других городов.
В октябре препараты, которые используют наши подопечные, перестали продавать без рецептов. В результате многие из них стали употреблять нелегальные препараты, в том числе, и синтезируемые кустарно, в том числе и героин. То есть контингент у нас остался тот же, изменились условия работы.
– Вообще, ведь ни для кого не секрет, что через шприц можно заразиться – об этом же все знают. Или не все?
– Я начинал работать в Твери, и там нам казалось очевидным, у нас все клиенты знали про одноразовые шприцы. А в Москве 3 года назад был «каменный век». «Винт» едкий, это кислота, и поэтому часть потребителей наркотиков считает, что он убивает ВИЧ-инфекцию, а, значит, можно пользоваться шприцами по несколько раз. Существует еще один миф о том, что в героин специально подсыпают «кости таджиков, умерших от СПИДа», а, значит, уже неважно, новый шприц или нет. Люди на самом деле в это верят, такие мифы очень негативно влияют и на наших клиентов, и на ситуацию в целом.
Шанс не умереть
– Раздача шприцев – не метод борьбы с наркотиками, это не решит проблему зависимости этих людей…
– А мы не боремся с препаратами, мы хотим людям помочь. Что знают о наркотиках люди, которые их не употребляют? Что проблема эта очень тяжелая, что бросают лишь 5%, а остальным это не по силам.
Употреблять начинают люди, у которых есть какие-то проблемы, зачастую, глубоко неуверенные в себе. Их и до этого никто не считал сильными и волевыми, а когда они начинают колоться, им все говорят, «возьми себя в руки», а они не могут и окончательно ставят на себе крест, плывут по течению, чувствуют себя жертвой обстоятельств. Мы помогаем им восстановить самооценку хоть немного, начать с заботы о здоровье. Если наркоман может использовать каждый раз чистые шприцы, мы это стремление всячески поддерживаем, поддерживаем взаимопомощь, самостоятельное принятие решений. Ведь если он сам принимает решение, разве это не вызов зависимости? Все это первые шаги по обретению контроля над ситуацией. Мы стараемся разговаривать с ними о сохранении здоровья, о планировании будущего. И практика подтверждает, что клиенты ПСВ чаще обращаются потом в реабилитацию.
Я считаю, что ВИЧ, заболевания вен, передозировки и репрессии милиции не связаны с проблемами наркомании напрямую, это, скорее, следствие взаимоотношений с обществом. Но когда человек ощущает себя жертвой, у которой нет будущего, то ему не видны те проблемы, которые связаны непосредственно с употреблением. Если же убрать это внешнее давление, то становятся заметны последствия действия наркотиков, и можно начинать говорить именно о них.
– Были ли в вашей практике случаи, когда человек из ПСВ пошел в реабилитацию и перестал употреблять наркотики?
– Да, я могу рассказать историю, которая для меня началась еще в Твери. У меня был клиент – интересный парень; помимо наркотиков, у него были и другие увлечения. Когда там закрыли все цыганские точки и появилась мобильная связь, то наркобизнес стал невидимым, и аутрич-работой стало заниматься очень сложно. Мы стали привлекать к своей работе наркопотребителей: давали им кучу шприцев, чтобы они распространяли их среди своих, рассказывали им о ВИЧ-инфекции, обо всем остальном. И вот этот парень стал у нас таким волонтером, при этом продолжал активно колоться и слышать ничего не хотел о реабилитации. Он придерживался радикальной позиции: надо легализовать наркотики и оставить их потребителей в покое. Когда специалисты в клиниках сталкиваются, с такими, как он, то расписываются в своем бессилии и говорят, что такому человеку помочь нельзя. Потом я переехал в Москву, а он продолжал активно участвовать в ПСВ. Год назад он уехал в один из реабилитационных центров, прошел курс и уже год живет где-то в другом городе, не употребляя наркотики. У него стаж употребления героина, «винта» и других тяжелых наркотиков – 10-15 лет, из них он лет 5-6 участвовал в программе. Я думаю, что если бы он не участвовал в деятельности по снижению вреда, то другими способами изменить ситуацию вряд ли было бы возможно. Такое случается часто, и я не перестаю этому удивляться.
– 5-6 лет участия в программе – за это время можно перестать употреблять, а можно не дожить до этого момента и умереть…
– ПСВ дает возможность наркоману не умереть от инфекции или передозировки. А без такой программы у него этого шанса нет.
ГУЛАГ для наркоманов
– Наркоманы – взрослые люди, пусть сами выбирают!
– Когда появляется выбор, употреблять или нет, тогда можно говорить, что человек независимый. Проблема возникает тогда, когда выбора нет. Общество этого не понимает и ставит вопрос так: могут ли вообще люди, употребляющие наркотики, существовать на этой земле, или надо ставить их перед фактом: либо ты становишься другим, либо мы тебя отправляем в ГУЛАГ.
Государственная медицина в России предлагает лечить наркоманов нейролептиками. Ими наркоманию нигде не лечат, только у нас в стране! Эти препараты использовались для борьбы с диссидентами. После третьего-четвертого курса лечения человек отказывается от помощи официальной медицины, а медики говорят, что это его личные особенности.
Потребители наркотиков чаще других попадают в тюрьму. Я дважды бывал в «зоне». Первый раз, когда про ВИЧ-инфекцию было очень мало известно, тогда казалось невероятным, что она появится и у нас. Вместе с теми, кто сидел за тяжкие преступления – убийства и грабежи – было около 40% ребят, оказавшихся в заключении по делам, связанным с наркотиками. Среди них было очень много ВИЧ-инфицированных. Я ни разу в жизни не сталкивался с таким обречением, с таким глубоким отчаянием. Сроки у них были по 10-15 лет, и никто из них о выходе на свободу вообще не надеялся: они знали, что умрут здесь. В принципе, 20-25-летних людей приговорили к смерти за два стакана марихуаны. Я был потрясен.
И второй раз, когда я попал на зону, там собрали всех в зале, было немного страшно, я сел в первом ряду. И вдруг меня кто-то хлопает по плечу. Я поворачиваюсь, а там мой одноклассник – в робе, как все. За то, что он купил одну десятую грамма героина у цыганки, ему дали три года строгого режима. Я не знаю, больше ли у него от этого появилось шансов в жизни?
Мы сейчас встречаем на улице тех, кого посадили в 1999-ом, в 2000-ом, теперь их выпустили. От 20 до 30 они сидели. Сейчас вышли на свободу и опять стали употреблять наркотики. Раньше у них были хотя бы дом, мама и папа, которые принимали их, какие-то шансы получить образование и найти работу. Сейчас всего этого у них уже нет.
– А вы никогда на улице не сталкиваетесь с агрессией своих клиентов?
– За все время моей работы по снижению вреда на меня ни разу никто не напал, ни разу у меня ничего не украли. При возникновении каких-то неприятных ситуаций мы сразу уходим, мы ведь не хотим никому ничего навязывать. В Твери – несмотря на то, что мы работали по соглашению с администрацией, – бывало, что оперативники нас забирали, но по дороге в отдел понимали, что надо отпускать. Здесь пока подобного не происходило, но боюсь, что может произойти. Еще я боюсь непримиримых борцов с наркоманией. В прошлом году мы работали на «Войковской», и там появилась какая-то группа фанатов, которая стала всех «торчков» по вечерам отлавливать: подъедут на машинах, выскочат и давай их дубасить. Погибло два человека. Но когда мы стали об этом кричать, то этим фанатам стали выражать больше сочувствия, чем нам.
Звенья одной цепи
– Вы ощущаете хоть какую-то пользу от своей деятельности?
– Я учусь ценить малое. Во-первых, есть отклик от клиентов. Я вижу – мы нужны им. Они приходят, разговаривают с нами, рассказывают более-менее правдивые истории о себе. Некоторые не признаются, что употребляют наркотики, про следы от инъекций говорят, что кошка поцарапала. Рассказывают, что «друг» столкнулся с такой-то проблемой, мы говорим, что делать «другу». Мы в первую очередь сосредотачиваем усилия на профилактике: доказано, что чем шире доступ к шприцам и информации, тем меньше риск инфицирования, последствий абсцессов и передозировок. И для меня сейчас главная задача – хотя бы заявить о том, что что-то нужно делать!
– Вы видите какие-то перспективы в России?
– Я надеюсь, что социальная работа с этой категорией граждан будет развиваться. На самом деле, в Европе все тоже начиналось с того, что появлялись какие-то отдельные группки и просто раздавали шприцы на улицах.
Но мы могли бы воспользоваться даже не западным, а восточным опытом. Несмотря на строгость исламских законов, в Иране существует и заместительная терапия, и обмен шприцев, и «12 шагов». А у нас подход такой – или-или. Или реабилитация, или снижение вреда. А должно быть так: снижение вреда для человека, пока он употребляет наркотики, и реабилитация после того, как он перестал их употреблять. Это звенья одной цепи.
Выдержка из статьи Александра Оболонкова,
размещенной на сайте miloserdie.ru
.gif)
