Три сестры

Иногда, в юности, еще не зная всей правды, я задумывалась: почему наша мать так жестока к нам, младшим. Папа был другой – любящий и ласковый, но он заметно боялся проявлять к нам с Танькой свою любовь и нежность. Потом мы узнали, уже после папкиной смерти, что родной для матери была только ее любимица – старшая Даша (или Душка, по-домашнему). А я, средняя (кстати, меня зовут Вита) и младшая – Таня, были плодом папиного адюльтера: папа жил на две семьи. Когда наша родная мама умерла, через месяц после рождения Таньки, папа, уж не знаю, как ему это удалось, настоял на том, чтобы мы росли в семье, а не в детдоме.

Даша росла красавицей и отличницей. А мы с Таней донашивали за ней вещи и доигрывали ее игрушки. Обновок и подарков нам не покупали, только на день рождения. Однажды мне под елку положили сапоги, которые я к тому времени носила уже две недели. А жили мы небедно. Папа преподавал в торговом институте, мать – стала самой молодой профессоршей в медицинском. Наверное, это была мелочная, гнусная месть матери, чтобы то, что мы с Таней воспитываемся вторым сортом, все время напоминало папе о его провинности. Но Даша удалась не в мать, она была доброй и щедрой, и росли мы очень дружно.

Пока был жив папа, было еще сносно. Но потом он умер, я как раз была в шестом классе, и началось…

У нас был любимец: обычный «дворянин» кот Васенька. Даша тогда училась в медицинском лицее, и профессор Старобельская решила воспитать из нее достойную смену, чтобы все говорили, какую прекрасную дочь воспитала наша мать. Химия Дашке не давалась. И мать решила наказать Душку за это: она унесла Васю в лабораторию. А потом принесла назад и мы ужаснулись: из головы у Васеньки торчали проводки в разноцветной изоляции, он шатался, не мог пить из блюдечка… Мать сказала: «Даша, если он очухается, покажешь его в кружке на кафедре физиологии, будем раздражать его мозг током через электроды, которые я вживила ему в разные области мозга… Но я думаю, что очухается, иногда после острого опыта коты живут по нескольку суток. Это уже даже не животное, а препарат. А они все живут… Душечка-а-а, доченька, что с тобой?!» Даша упала в обморок. Васенька выжил, хотя остался калекой. Он шатался при ходьбе, как пьяный, очень старался правильно пользоваться лоточком, но часто промахивался и падал, его плохо слушались лапки. Но мы, все трое, так старались за ним ухаживать, так свести к минимуму последствия его неаккуратности, что нам удалось сохранить ему жизнь еще на два года.

Потом случилась катастрофа. Дашка заявила матери, что не хочет быть врачом и не будет ставить опыты над животными и продолжать дело матери. Мать сказала: «Ну что ж…» и на наших глазах сделала Васе укол какого-то курареподобного препарата. И Вася задохнулся. Вы спросите, почему мы, три уже довольно большие девочки, никак ей не помешали? Поймите, мы боялись матери, как огня. Ее слово было законом. Мы втроем похоронили нашего котика, потом лезвием разрезали ладони, смешали нашу кровь и поклялись, что никогда не будем поступать так с нашими детьми, никогда не станем их наказывать, никогда не будем говорить им, что они некрасивые или глупые. После этого мы с Таней не пошли в девятый класс.  Мы просто сбежали из дома. Сначала в Крым, в Планерское, где познакомились с хиппи, потом долго жили в Минске. Потом поехали в Литву на Казюкас. Там Таня познакомилась со свои мужем Ромой – как он называл себя – «Роман-оглы, Дормидоша из Уфы», и  уехала с ним в Уфу. А я застряла в Москве, на первитиновых хатах сначала. Потом я очутилась у Лены Горчицы. Был такой потрясный флэйт, может, кто-то помнит? Там меня и нашла милиция, я на тот момент была еще несовершеннолетней, попала в спецприемник. И туда за мной приехала мать, которая больше всего боялась общественного мнения. Она ведь нас не искала, даже в милицию не обратилась, когда мы с Танькой исчезли. А знакомым рассказывала про дальних родственников, которые живут на Алтае, где мы с сестрой поправляем здоровье, пьем парное молоко и вообще у нас все прекрасно.

Мать сообщила мне, что моя сестра Даша вышла замуж «за потрясающего парня, сына директора ЦУМа»,  и сейчас ждет ребенка. И чтобы я, если хочу жить в семье, вела себя прилично, иначе… А я уже в то время близко и тесно познакомилась с наркотиками. Но я настолько устала от бродячей голодной жизни, что просто устало сказала: «Да, мама. Я поняла. Я буду хорошо себя вести. Я хочу поступить в художественное училище. Ты мне поможешь?»

Душка, когда увидела меня, разревелась. И я, из которой слезу выжать труднее, чем из камня, тоже расплакалась. «Зачем вы меня бросили? –  рыдала Даша, когда мы с ней, как в детстве, закрылись в нашем огромном санузле, – оставили меня Марии Абрамовне (так звали нашу мать) на съедение!» «Но ты же замужем за классным парнем… и  ребеночек будет!» – попыталась возразить я. Но Душка только махнула рукой: «Ты бы видела этого парня…» В тот же вечер я увидела мужа, которого мать выбрала Душке – представьте себе кабана, которого поставили на задние ноги, и нарядили в костюм-тройку. И непроходимо, невероятно глупый и с огромным самомнением. Себя он считал красавцем-мужчиной. Даша говорила, что не может его переносить, ни прикосновений, ни ласк, ни  его дебильных разглагольствований. Она залетела в первый же месяц после свадьбы и почувствовала себя в ловушке. Но у нее хватило мужества поставить матери условие: если вам уж так нужен внук и наследник, ладно. Но она рожает ребенка и не будет жить с Зайцевым. Или она идет и делает аборт. Наша мать к тому времени вышла второй раз замуж за своего еще школьного поклонника, жила в его особняке, поэтому мы с Душкой остались в родительской трехкомнатной квартире. Я училась в художке, Душка ходила беременной очень тяжело, с диким токсикозом. Таня писала из Уфы, что родила мальчика, назвали Маратом. Домой возвращаться не собирается.

Душка родила девочку – очень крупную, 59 см длиной, весом почти 6 килограмм. Зайцев забросал Дашу букетами, подарками, детскими вещами. Через неделю Душка призналась мне: «Слушай, я ведь ее не хотела. Смотри, она же копия Зайцев, даже реснички белесые, как у ее папашки. Ничего моего. Но я ее никогда ему не отдам. Это моя дочь и пусть укусит меня за жопу»! Ах да, моя племянница родилась с уже готовым именем. Тогда только-только появились УЗИ, поэтому мы знали, что родится девочка, естественно, ее назвали Машенькой, «в мою честь!», как говорила мать. Зайцев пошел регистрировать ребенка. Дома у нас его ждала мать с новым мужем, тортом и шампанским, которое открыли, как только гордый папаша протянул нашей матери зелененькую книжечку метрики, мать раскрыла ее и у нее отвисла челюсть: «Ка-ак?! Какая еще Эльвира?» Душка и я покатились от хохота: «Эльвира Зайцева! Супер!» Оказывается Зайцев, не разобравшись, в честь какой бабушки называть дочь, записал ее Эльвирой – в честь своей мамы! Конечно, его отправили назад в ЗАГС, метрику переписали… Машенька росла смышленой, нормально развивалась. До определенного возраста. Она даже начала ходить. Но потом мы заметили, что она как-то странно встает на ножки с пола: сначала опирается ручками, потом распрямляет ножки, смешно задрав попку, а только после этого встает, причем  ей для этого нужно за что-то хвататься. 

Машу обследовали и диагноз прозвучал, как приговор: у девочки оказалось очень редкое генетическое заболевание — спинальная амиотрофия Верднига-Гоффмана. От этой болезни нет лекарств и прогноз был ужасен: такие дети не доживают до подросткового возраста, умирают от дыхательной недостаточности обычно лет в 8-9, а при той форме болезни, которую диагностировали племяшке, большинство деток погибало еще в младенчестве. Мать сказала: «Ну ничего, первый блин комом, тебе надо немедленно родить еще одного ребенка.» Душка, прижав к себе сладко спящую Машку, спросила: «А эту куда? Выбросим на помойку? Мама, пожалуйста, уходи. Я не могу тебя видеть.» Мать громко хлопнула дверью, а мы с Душечкой обнялись и плакали вместе как в детстве.

В этот день Душечка в первый раз укололась. И это мой грех. Я просто не знала, чем мне ее утешить.

Зайцев, узнав о том, что его жена родила инвалида  («урода», как выразилась наша мать), удвоил свои усилия угодить Даше и о разводе даже слышать не хотел. Тогда мы были молодые и глупые, видели только смешную внешность и вечные ляпсусы Душкиного мужа. А его любящее сердце и преданность просто не заметили.  Алименты он платил просто королевские и нам хватало на безбедную жизнь.Потом началась перестройка, стало модным заказывать своих конкурентов по бизнесу. Зайцев вместе со своим папой, который занялся сначала модной тогда кооперацией, а потом и серьезным бизнесом, как-то раз весенним утром взлетел на воздух вместе с водителем и 600-м Мерседесом. Сработало взрывноее устройство. В то время это было как бы в порядке вещей –  автоматные очереди, выстрелы на улицах.

В четыре года Маша могла только сидеть и слегка приподнимать ручки. Врачи сказали, что скоро она сможет только лежать, а потом… потом все. Она была девочка крупная, с лишним весом. Нам с Душкой было трудно ее переворачивать, усаживать в кресло, купать. А ее вопросы о том, когда же она будет бегать, как все другие детки… впрочем, Маша скоро сама поняла, что этого не будет никогда. Но росла она очень умненькой и с необычными способностями, например, заранее знала о событиях, которых никто и предвидеть не мог.Фантазия у нее была потрясная, как мы думали. Например, она рассказывала, что у нее есть друг котик, который приходит к ней ночью, играет и спит возле ее подушки. 

Однажды Маша  сказала нам, что скоро приедет тетя Таня. В тот же вечер раздался междугородный звонок. Звонила наша пропащая сестра Таня. Давясь от слез, она рассказала, что она родила еще одного мальчика от Ромы, назвали Азатиком. Рома отправился в поездку за маком в Воронежскую область, там попался и сел в тюрьму. Жить в семье Ромы, где все говорили по-татарски, Рому за человека не считали и так же относились к Тане, которую считали приблудой, сестре было ой как несладко. «Азатик уже ходит, а Маратик хорошо говорит по-татарски и немножко по-русски… ой, девки, я, наверное, вздернусь!» – кричала в трубку Танюшка. 

Поговорив с сестрой, мы сели с Душечкой на кухне, закурили и тут Даша произнесла: «Значит, Марат и Азат.» Я кивнула: «Ага. У роженицы спросили, в честь какого святого она хочет назвать ребенка: Моккия, Соссия, или же святого мученика Хоздазата. (Прим. автора: Это цитата из «Шинели»Гоголя) Эльвира у нас уже была!»И тут на нас напал совершенно истерический смех. Проржавшись, Даша отправилась на почту и отправила Тане перевод–  деньги на билет домой.

Вот мы и поселились все вместе: три сестры, двое детные, одна бездетная. И очень разные. Красавица Даша, я–  типичная «пацанка», и Таня, которой красоты ни капли не досталось. Типаж – очень нефотогеничная актриса Чурикова. Грудь – минус первого размера. Но более чем скромные внешние данные перекрывались сногсшибательным Танькиным обаянием. В нее влюблялись классные мужики… но удержать их Таня не умела. Знаете, Таня была из породы людей, которых близкие люди обычно не ценят, туркают их и помыкают. Таня пошла работать дворником, она больше ничего не умела. Мне достался талант. Даше –  красота и маленькая часть денег Зайцева. А Таня с утра мела двор: «Я ведь из поколения дворников и сторожей». Она драила нашу трехкомнатную квартиру. Делала самую грязную и неприятную домашнюю работу. Закручивала крышки на тюбиках с кремом и зубной пастой, брошенные нами, но все равно была «такая-сякая». Иногда ее тянуло на волю «в пампасы» просто, чтоб отдохнуть и развеяться – поторчать, позависать, побухать, потрахаться (до чего она была очень охоча). 

Иногда она как-то вписывалась на хату, где варили первитин и застревала там на неделю-две. Бросала Марата и Озю (Азат у нас превратился в Оззи) на нас с Дашей. А мне надо было писать картины на заказ, на продажу иностранцам в Ялте в сезон. И когда заканчивался праздник души и  фестиваль, Таня, как побитая собачонка, возвращалась домой. Шла, зная, как мы, две мегеры, встретим нашу блудную сестрицу. Да, стыдно сказать, но мы лупили ее, как сидорову козу, ущемляли во всем… какие же мы были  дуры. 

 Однажды Танька смылась «на часик», мы уже думали. опять где-то зависнет, но она вернулась поздно вечером. Я открыла ей дверь и уже приготовленные упреки застыли у меня на губах. Мы с Душкой наперебой бросились за перекисью, ватой, доставать лед из морозилки. «Что случилось? Кто тебя избил?» – спрашивали мы, обрабатывая ее разбитое лицо. И Танюшка,высмаркивая кровавые сопли, рассказала: «Ну, сняла я кадра, такой здоровый, красавец, мачо… Зашли в гастроном, он взял бутылку водяры и пошли мы с ним на подъезд – романтика! Ну, думаю, щас буханем, потом покажем друг дружке небо в алмазах… а это мудило ни с того, ни с сего, как дал мне в дюндель… потом высосал половину бутылки, заставил меня сделать ему минет, потом дожрал водяру, сломал мне нос и отвалил…» Мы с Дашкой переглянулись, не зная, то ли Таньку жалеть, то ли добавить ей за дурость. И тут она истерически захихикала и закончила свой рассказ: «И сижу я, девки, на лестничном марше, с носа кровь хлещет и думаю: вот класс! И водочки накатила, и натрахалась ну прямо всласть!»

К тому времени мы все втроем сидели в «системе». Это были  первые годы перестройки, маку на Украине было валом. Летом мы тарились: ездили в села, скупали мак у бабушек, а поскольку к нам чужие наркозависимые не были вхожи, мы очень долго не попадали в поле зрения милиции. А потом о том, что мы колемся, узнала наша мать. Да, я совсем забыла добавить, что Дашу мать заставила поступить в мединститут, но продержалась она там не долго, просто не стала учиться. Мать ей этого не простила. А потом мы случайно спалились: мать увидела у меня на кисти «дорожку», заставила нас всех троих показать вены. «Позор! Позор! Дочь профессора Старосельской – наркоманка!» Я спросила: «Мама, а почему в единственном числе?» И тут мать нам вывалила правду, что мы ей не родные, что папа нас прижил с какой-то шлюхой, что она нас ненавидит и уверена, что это мы, бродяжки и наркоманки, специально подсадили на иглу ее единственную дочь… Но мы с Танькой ей не поверили тогда, думали, что мать уже просто не знает, какую еще гадость ей нам сказать. Представляете, слушать, как родная бабушка говорит о внучке: «Еще годик-два, и Дашенька избавилась бы от обузы… никак бог не приберет убогую…» А Машка это услышала и крикнула из спальни: 

«Бабушка, я не убогая! И не смей говорить про Таню и Виту всякое, они хорошие, они меня любят, а ты плохая, злая!» Мать проигнорировала ее слова. Она заставила Дашу пролечиться. Долгих два месяца Маша и мальчишки были у нас с Танькой на руках. Потом Даша выписалась …и в тот же день укололась. 

А потом исчезла Таня. Мать накануне позвонила и потребовала, чтобы Таня приехала к ней на дачу и убралась в доме после зимы. Таня нарядилась в резиновые сапоги, старые джинсы и ветровку и поехала к матери. Через несколько часов снова позвонила мать и обложила нас последними словами. «Где эта проститутка? Я целый день ее зря прождала!» Оказывается, Таня из дому вышла, а вот до дачи не доехала.  Мы думали, что она, как обычно, загуляла. Пошляется и вернется. Но Маша разбудила нас диким криком среди ночи, племяшка кричала , что Танечка ушла навсегда. Через три дня нас вызвали на опознание. Таню нашли в речке, недалеко от дачного поселка. Кто-то ее убил. Сначала дал по голове и столкнул с берега в воду, а потом, навалившись сверху вероятно, убийца был сильнее физически (Танюшка была мелкой и худенькой), вдавливал ее лицо в прибрежный ил, пока она не захлебнулась грязью.

Маратик и Озя остались сиротами. Мать сказала, что похоронами займется сама, отчим приехал за Танечкиными вещами. Когда мы приехали на кладбище, то еще раз ужаснулись жестокости Марии Абрамовны: нашу сестру хоронили не в гробу. Ее бросили в могилу в полиэтиленовом пакете. Мать заплатила копачам, сказала нам, ошарашенным: «Вы скоро тоже ляжете рядышком» и уехала.

Я в то время была под следствием  за хранение наркотиков (мамашиными молитвами), поэтому опекунство над мальчишками: Маратику было пять лет, Озе – три, оформила Даша.

Мы чувствовали себя виноватыми перед Таней, нам все казалось, что мы слишком многого от нее требовали, слишком жестоки были с ней. 

И тут начались те самые интересные события, о которых я и хочу вам рассказать. 

Сначала мальчики – Маратик и Озя, – стали  говорить, что ночью приходит мама, целует, сказки рассказывает. Мы думали, что это влияние Машкиных фантазий. Потом когда прошло много времени, а мальчики продолжали рассказывать то же самое, мы выругали Машу, чтоб не забивала детям голову чепухой  – то котик у нее невидимый завелся, то Танино привидение выдумала. 

Но Маша упорно твердила нам, что не выдумывает, не лжет и не фантазирует. Она нам начала рассказывать, что однажды Машка забралась в стенной шкаф и нашла там венок и фату Даши, как-то руки не дошли вынести на помойку эту ненужную память о мрачной Душечкиной свадьбе. 

Душечка мне призналась, что перед свадьбой в первый раз в жизни напилась – настолько ей не хотелось выходить за Зайцева. 

Маша померяла фату, смотрела на себя в зеркало и заплакала: в девять лет она понимала уже, что у нее никогда не будет свадьбы, а ведь каждая девочка мечтает о том, что когда-то наденет белое платье, фату и пойдет со своим принцем к венцу. Маша видела в зеркале бесформенную тушу с искривленным позвоночником, в инвалидном кресле… в общем, вдруг, сквозь слезы она увидела рядом с собой тетю Таню, и настолько испугалась, что даже не смогла вскрикнуть. Таня была такая, как всегда, но говорила очень тихо. Она сказала, чтобы Маша не боялась, она пришла не за ней… пришла потому, что любит ее и жалеет. Маша спросила: «Ты теперь ангел?» Таня сказала, что пока нет, она просто боится идти дальше. А еще любит всех нас. Только у нее не всегда получается сделать так, чтобы ее было видно и слышно. Если о ней мы говорим, вспоминаем ее, рассказываем о ней сыновьям, то даем ей энергию.

Мы, конечно, не поверили. Машка даже расплакалась от обиды, что мы не верим, да еще и ругаем ее и грозим позвать психиатра. Но потом… Впрочем, по порядку. 

Мать не давала нам жизни. Она натравила на нас участкового, с которым Даше пришлось спать время от времени, чтобы мы могли жить спокойно и тихонько «торчать». Она постоянно угрожала мне тюрьмой, Дашке – лишением родительских прав. Мы прекрасно понимали, что ежедневный выматывающий уход за Машей и воспитание двух мальчишек трех и пяти лет нашей мамаше совсем не нужны. Просто она мстила нам за то, что мы не такие, какими были задуманы: чтоб все окружающие восторгались тем, каких дочек воспитала профессор Старосельская. А тут самая перспективная и любимая бросила институт и приковала себя к инвалиду, вторая вела невоздержанную жизнь, пока ее не прибил какой-то собутыльник, а третья… У меня у первой в нашем городе выявили ВИЧ, об этом знали все. 

Шел 1998 год. На меня на улице показывали пальцем. Однажды мы с Дашкой оказались на полнейших голяках. Все золото было давным-давно проколото. Доллары, заработанные на продаже картин летом в Крыму, давно растаяли, как дым. Мы не голодали и дети имели все – благодаря Зайцеву, земля ему пухом. Мак закончился. Все «третьяки» и даже «четвертяки» были переварены.Нас ломило уже третий день, да еще и Даша сдуру прокипятила ватки, которые валялись с незапамятных времен и нас трухануло так, что Дашке пришлось вызвать мне «скорую» – температура скакнула выше 41. Доктор, узнав, что я ВИЧ+, удрал, зато фельдшер – пожилой крупный мужик, оказался человеком – он сделал мне укол максигана и жар прошел. 

И вот лежим мы с Душечкой пластом и спорим, чья очередь сейчас вставать и кормить детей обедом. И тут Маша позвала нас. «Доця,  – простонала Душечка, – если ты по-большому хочешь или что-то срочное, то я сейчас встану. А если ерунда, потерпи, маме и Вите очень плохо…» Маша ответила: «Мама, иди, я что-то дам…» Даша, охая, встала с дивана, и тут Маратик выкатил из спальни Машину коляску. Маша протягивала нам что-то маленькое: я присмотрелась и увидела, что на ее скрюченной ладошке лежит золотая цепочка с подвеской в виде подковки. 

«Мама, возьми, это Маратик нашел на улице и мне подарил. Заложи в ломбард и купи себе и Вите лекарство. Только на цепочке сломан замочек…» 

Пока Даша плакала и просила у Машки прощения, я оделась и сбегала в скупку. За эти деньги хватило купить два стакана «соломы», бутылку 647 растворителя и два кубика ангидрида.

И вот, сидим мы с сестрой за кухонным столом, смотрим на все эти причиндалы… Все есть, а варить-то нельзя. Сегодня мать привозит нам продукты, причем она никогда не сообщала, в котором часу приедет, ей очень нравилось ловить нас на варке или употреблении наркотиков. Часто в раковину выливался уже готовый раствор, мак смывался в унитаз, разбивались шприцы с готовым раствором и мать била нас, еле живых от ломки, всем, что под руку попадалось: шваброй, шлангом от стиральной машины, кричала, что вызовет милицию, меня отправит в тюрьму, мальчишек – в детдом, Душечку  – в психушку, а Машу  – в дом инвалидов. В общем, все по тому же сценарию.  

На часах половина второго, до ночи, когда можно будет безопасно сварить и уколоться, еще столько времени, что за это время можно еще десять раз сдохнуть.И тут у меня началась неукротимая, мучительная, рвущая все внутри ломочная рвота. Я стояла на коленях перед унитазом, вцепившись в его фаянсовые бортики так, что побелели пальцы, издавая крики и рычание, когда подкатывал очередной спазм. Душечка подползла ко мне на коленях с мокрым полотенцем в руках: «Тише, тише, маленькая… я сейчас отправлю мальчишек на улицу, чтоб не дышали «горючкой», Машку одену потеплее и посажу в кресле на балконе – пусть сидит на «атасе», увидит, что мать приехала и предупредит нас, пока мать выгрузит пакеты, будет время все убрать.» Она вытерла мне лицо, сама больная, в тяжелейшем кризисе. Как это обычно бывает, после рвоты мне стало легче. Я собралась с силами, и мы быстро начали варить. Я уже отжала мак, перелила «зеленку» в пластиковую бутылку, быстро отболтала «выход» и довела его до коржа. В это время Даша, чтобы замаскировать запах, начала красить кухонную дверь эмалью. 

Мы рассчитывали на то, что дети нас предупредят о приезде бабушки, но мальчишки – это мальчишки, они чем-то увлеклись и убежали в соседний двор. А у Маши на тот момент были уже совсем слабенькие голосовые связки, она позвала нас, но мы не услышали. Я уже проангидрировала «ширку», оставалось только залить воду и кипятнуть раствор, чтобы грязь свернулась. И тут входная дверь распахнулась, и в квартиру ворвалась мать. Конечно, запах эмали ее не обманул, к тому времени мать знала запах варки. Еще каких-нибудь десять-пятнадцать минут и мы бы раскумарились. Мать ринулась на кухню. Даша попыталась ее не пустить, но Мария Абрамовна была дамой крупной и в теле, она просто отшвырнула Дашу и, ворвавшись на кухню, бросилась открывать все шкафчики: искать наркотики. «Где? Где эта отрава, мерзавки!» 

А отрава в раскаленной кружке была у меня за пазухой. Я решила, что ни при каких условиях не дам, не позволю больше над нами издеваться и мучить. Машенька, изо всех сил толкая коляску своими слабенькими ручками, выехала в коридор. «Бабушка! Родненькая! Не надо, пожалуйста, не мучай маму!» И тут произошло сразу много событий, причем одновременно.  Мать увидела. что я что-то прячу за пазухой и с довольным криком: «Ааа, вот оно где! А ну давай сюда, мерзавка!» протянула ко мне руки. Маша, всеми силами желая помешать бабушке и помочь нам, опрокинула коляску и упала у дверей в кухню. Даша кинулась ее поднимать… и вдруг как сильный порыв воздуха пронесся рядом со мной и оттолкнул мать. Ее лицо исказилось от ужаса, глаза выкатились… а Маша закричала: «Так, Танечка, молодец, дай ей как следует!» Мать развернулась и выбежала из квартиры еще раз опрокинув Машкину коляску, оставив распахнутой дверь, с топотом пронеслась по лестнице. Я выглянула в окно, и увидела, что она стартанула с места так, что шины завизжали. 

Я вышла в коридор, Душечка и Машка сидели на полу в обнимку, Маша смеялась, а сестра пребывала в каком-то ступоре. «Что? Что? Что? Случилось?» – проикала я. Маша ответила: «Ее Танечка оттолкнула! И череп показала!» Даша потом рассказала, что возле меня показалась Таня такая же, как при жизни, сначала обеими руками толкнула мать в грудь, а потом ее лицо превратилось в страшный осклизлый череп и она клацнула зубами прямо в лицо мамаше… и все. «Надо двери закрыть», – выдавила из себя Даша. Но в дверях показался Марат с пакетом продуктов, который он, пыхтя, притащил со двора, и гордо заявил: «Там внизу Озя калаулит остальную злачку, чтоб не уклали.» Я быстро доделала «ширку», мы с Душечкой поправили здоровье, остатки слили в пузырек и отдали Машке – спрятать от греха подальше, убрали весь криминал из дому и даже успели распаковать продукты, как позвонил отчим. Мать доехала до дома и упала лицом на руль. Непрерывный вой клаксона заставил отчима выйти, мать ни на что не реагировала. Так и сидела за рулем, обмочившись, обделавшись и пуская слюни. Он вызвал «скорую»: у матери случился инсульт. 

Маша, узнав об этом прокомментировала: «Добро всегда побеждает зло. Это ведь она Танечку нашу убила.» Мы с Дашей хотели по привычке прикрикнуть на Машу: «Не выдумывай!», но последние события заморозили эти слова у нас на губах.  Душечка склонилась над Машей: «Доченька, ты серьезно? Как убила?» (Мы не обсуждали при детях детали Таниной гибели, и Маша не могла знать подробностей). Девочка спокойно ответила: «Тетя Таня отнесла мусор к речке, чтобы сжечь, а там какие-то рыбаки сидели. Она с ними выпила, а про работу забыла. Бабушка психанула, прибежала, рыбаков прогнала, а с тетей Таней стала ругаться, а потом бить ее. Тетя Таня упала и ударилась головой об камень и сознание потеряла. А бабушка испугалась, что ей отвечать придется или просто ненависть взяла верх. Она взяла и стала ногами на Танину голову и на шею и стояла, пока Таня не умерла… а Танечка в это время в себя начала приходить, хочеть вдохнуть, а вместо воздуха ил и грязь.» И Машенька расплакалась. Мы ужаснулись, услышав такое из уст девятилетней девочки, начали успокаивать ее, но Маша продолжила: «Тетя Таня сделала одно дело. Теперь еще одно и она может уйти дальше.» «Куда?» – спросила я. «Там завеса»,  –  ответила Маша,  – а что за ней, Таня не знает.»

Мать жива до сих пор. Отчим за ней ухаживает, по-моему, его вполне устраивает такое положение вещей, он нанял сиделку, а сам часто появляется в обществе длинноногих девушек из эскорта.

Нам стало невероятно, непередаваемо легко и свободно. Мы даже решили попробовать перекумариться как только разберемся с делами, как только я денег заработаю в Крыму… когда-нибудь.

Весной я взяла мальчиков и мы поехали на «гробки», убирать могилы отца и Танечки, в пасхальную неделю. Тане мы так и не смогли поставить памятник, нас хватило только на крест с фотографией. Возле могил возились люди, убирали сухие растения, старые венки, подновляли оградки. Вдруг я с удивлением увидела возле папиной могилы маленькую сухонькую женщину. «Эй», – позвала я и вскрикнула, когда она повернулась. Она была очень похожа на Таню, только лет на тридцать старше. «Кто вы?» – вскрикнула я и, сообразив, что так невежливо, добавила: «Здравствуйте». Марат и Озя, как хорошие воспитанные мальчики тоже поздоровались, сказали даже: «Христос воскрес» и сообщили, что пришли к маме и дедушке. Женщина улыбнулась и сказала: «Зравствуйте, мои дорогие. Воистину воскрес. Вы, наверное, Вита? А я – ваша родная тетя, сестра вашей мамы. Настоящей мамы, твоей и Тани.» И она рассказала нам историю любви нашего папы и ее младшей сестры. Если бы не ее смерть, папа ушел бы от Марии Абрамовны – такой красивой, умной, одаренной, перспективной, к обычной страшненькой девушке-продавщице, зато доброй, нежной и любящей. Таня была копией своей родной матери, вот потому-то Мария Абрамовна так особенно ее не любила. Мы обменялись телефонами и адресами и моей радости не было границ  – у меня теперь есть родная тетя, а у Марата и Ози – настоящая бабушка, правда, двоюродная, но это неважно!

Дома мы с Дашей вспоминали раннее детство. Даша сказала, что она считала ложным воспоминанием то, что мы с Таней появились одновременно, когда ей было чуть больше трех лет. Я уже ходила и разговаривала, а Таня была грудным младенцем. Папа сказал, что ей сестричек купили в магазине. «Ладно, – сказала я, – Душечка, вот все и разьяснилось.»

Вы ждете чуда? Нет, чуда не произошло. Машенька, ангел наш, ушла через полгода. И мы поняли, какое второе дело задерживало Таню в этом мире. Машиными  последними словами были: «Мама… не бойся… уми…рать» – мы скорее прочитали это по движению ее губ, голос был совсем не слышен. Душечка обняла тело дочери, сотрясаясь от рыданий, но я встряхнула ее и сказала: «Даша, смотри!» И мы увидели… Я много раз пыталсь это нарисовать, но это все не то, передать это, наверное, красками на холсте невозможно, это надо видеть: представьте себе золотой шар, весь пронизанный светом, а в нем – наша сестра Таня держит за руку девочку, очень высокую, толстенькую, с поросячьим, некрасивым, но одновременно невероятно проекрасным личиком. Возле их ног гуляет наш черно-белый красавец Васенька (невидимый Машин котик!). Они помахали нам, засмеялись, повернулись и пошли вперед, а Васенька побежал следом… и тут шар рассыпался искрами и погас.

Наверное, вам интересно, как сложилась наша с Душечкой и мальчишками судьба дальше? Хорошо сложилась! Замечательно! 

Я продавала свои картины на набережной в Ялте и познакомилась с Бобом. Он помог мне устроить выставку моих картин в Великобритании и благодаря ему я не умерла от СПИДа, его не отпугнул мой диагноз, мы поженились. Благодаря АРТ-терапии я родила двух здоровых девочек. Конечно, я назвала их Маша и Таня.  Брат Роберта, фермер из Иоркшира, Николас, на нашей свадьбе увидел Душечку и потерял голову. Он сделал ей предложение через месяц после знакомства. Душечка предупредила Ника, что она  «джанки», но он махнул рукой и сказал: «Ничего, у нас есть разные программы!» Марат и Озя живут с ними, Даша побоялась больше рожать, но Николас любит мальчишек, как родных. 

Все страшное и плохое в нашей жизни закончилось. Иногда меня прямо подмывает рассказать Бобу про наш дом с привидениями, но в последний момент я прикусываю язык. И, наверное, правильно делаю. А вы как думаете? 

Елена Курлат