Под вечер на Аудезайдс Форбургвал в Амстердаме яблоку негде упасть. Одно из тех мест, где граница между платящими и покупающими совпадает с делением человечества на мужчин и женщин. На улицах – ватаги выпивших, шумных парней, за окнами – полураздетые девушки. «Голландская киска для тебя, – выкрикивает очень молодая белокурая девушка из-за открытой настежь (жара!) витрины. – Будь моим последним сегодня – и самым лучшим». Сегодня или навсегда? Даже не верится, что когда-нибудь проститутки могут покинуть центр своей столицы, сексуально самого раскрепощенного города Европы, но в Голландии подобные прогнозы звучат все чаще и громче.
Мир, труд, секс
Проституция в центральной, припортовой части Амстердама известна со времен средневековья. Примечательно, с тех пор, как существует сам город. Исторически она концентрировалась – так и до сих пор – вокруг Ауде Керк, Старой Церкви в средневековом центре. Строители храма были первыми клиентами тогдашних сексуальных тружениц. Ясное дело, церковники и консервативные слои общества (позже с переходом в кальвинизм они только распространились и окрепли) с самого начала были крайне негативно настроены к такому соседству и вообще старались выжить проституток из города. Любопытно, что наказание для мужчин по тем временам было очень суровым – тюрьма, тогда как женщину считали жертвой мужской похоти и, как правило, отпускали.
Но никакие репрессивные меры не дали решительно никакого результата. «Если проституцию не удалось искоренить за тысячу лет с помощью таких мощных институтов, как средневековая церковь, по-видимому, она останется в этом городе навсегда», – говорит Берна Маер из Информационного центра проституции, продолжая свой рассказ, пока мы неспешно идем по улицам квартала красных фонарей между окнами с девушками в чисто символических бикини. Проходим детский сад в самом сердце «логова разврата»: еще один образец супертолерантного отношения голландцев к сексуальному бизнесу. Здесь проституция – это такая же профессия, как и любая другая; принято, что ее не нужно стесняться.
«Практически все дома в квартале с самой своей постройки использовались именно для сексуальных услуг, – ведет дальше Берна. – Нынче они принадлежат ряду частных компаний, которые сдают их в аренду уже непосредственно девушкам. На каждой улице группируются представительницы какой-то определенной языково-культурной группы: латиноамериканки, темнокожие, восточноевропейки, голландки».
Следует сказать, что во многих культурах проститутку воспринимают как уязвимую, эксплуатируемую женщину. Но амстердамские секс-работницы очень независимы и самостоятельны. Они работают сами на себя как частные предприниматели. Сутенерство, ясное дело, строго запрещено – это едва ли не единственная здесь не разрешенная форма сексуального бизнеса, кроме разве что уличной проституции, которая, правда, облагается всего лишь небольшим штрафом. Решение отправиться в квартал красных фонарей они принимают тоже исключительно сами, преимущественно из-за барышей, которые приносит древнейшая профессия. Ведь каждая проститутка обслуживает за смену от трех до тридцати клиентов, всякий из которых оставляет ей по меньшей мере 50 евро – стандартную цену за так называемый fuck-and-suck, комбинацию из вагинального и орального секса, продолжающегося 15 минут (включая раздевание и одевание). Более длительное удовольствие, равно как и большее разнообразие сексуальных услуг (возможность касаться груди, например), будет стоить клиенту подороже. «Правда, далеко не все в этом нуждаются: по статистике, большинство мужчин проводят у проститутки не более 7 минут, – рассказывает госпожа Маер. – Есть и девушки, работающие не только с мужчинами, но и с женщинами. Парней же в квартале красных фонарей нет: обслуживающие мужчин ищут клиентуру не в витринах, а вот женщине найти проститутку-мужчину в Амстердаме будет нелегко».
Хоть аренда витрин и дорогая (около 300 евро в день), прибыли в сексуальном бизнесе достаточно большие: не одна юная проститутка может похвастаться весьма роскошным стилем жизни, а немолодые женщины, не сумевшие скопить приличную сумму на старость, зачастую встают под красный фонарь, едва выйдя на пенсию. Некоторые (часто румынки и болгарки) приезжают сюда в качестве сезонных работниц – «на лето». Большинство же девушек проводят в квартале красных фонарей два-три года – этого достаточно, чтобы скопить приличную сумму денег, которой хватает, чтобы начать собственный бизнес.
Куклы вместо проституток
Но с недавних пор количество витрин в центре Амстердама уменьшается. Все чаще можно увидеть куклу-манекен за стеклом, из-за которого когда-то прохожим подмигивали проститутки. По приблизительным оценкам, число витрин уже сократили как минимум наполовину. Городская власть уверяет, что всего лишь стремится очистить квартал красных фонарей от криминала: отмывания денег и торговли людьми. Но представительницы профсоюза проституток говорят: наоборот, теряя работу, женщины вынуждены будут идти на улицу и к сутенерам, поэтому криминал только вырастет. Что на самом деле происходит с проституцией в Амстердаме и не останется ли он без одного из своих главных туристических аттракционов?
Один из ведущих специалистов по проституции в Нидерландах доктор Крисче Брантс из Утрехтского университета отмечает, что сама проституция в новейшей истории Нидерландов никогда не была вне закона. «Однако она часто тесно переплетена с преступностью, ее так и не удалось декриминализировать, – говорит госпожа профессор. – Вы не можете отделить проституцию от нелегальной миграции. Если, например, у вас есть лицензия на бордель, и вы делаете то, что в ней указано, ваш бордель легальный; впрочем, это не значит, что проституция на самом деле единственный источник ваших доходов: детская порнография и тяжелые наркотики стали частью «крупного» сексуального бизнеса. Именно поэтому власть говорит об «очищении» сексуального бизнеса в Амстердаме, и, следует сказать, у нее есть на это определенные основания».
То, что проституцию в Голландии в целом не преследуют, профессор Брантс объясняет уникальным феноменом нидерландской культуры – gedogen (произносится «хедоухен» или «гедоуген»). Рядовой голландец мог бы объяснить содержание понятия фразой: «Мне глубоко отвратительны вы и то, что вы делаете, но пока вы не делаете это у меня на глазах, мне все равно». Но «гедоуген» это также особое отношение к неоднозначным нравственным проблемам общества. Согласно ему проблемы, вызывающие неоднозначное отношение (эвтаназия, например) или социальные пороки, которые практически невозможно побороть (проституция) должны не поощряться, но и не преследоваться; правоохранительные органы закрывают на них глаза, нередко – пытаются регулировать такую деятельность. К тому же, эта политика приносит немалую чисто экономическую выгоду обществу.
«Нынешнее, более консервативное отношение к проблеме проституции – следствие популистской политики последних лет, – говорит профессор Брантс. – Это лишь верхушка айсберга, ведь люди в действительности не любят «гедоуген»: он никого не оставляет довольным до конца, вы должны терпеть тех, кого ненавидите. Одна из проблем этой политики – то, что она практически «невидимая», так как нет демократического публичного контроля, а есть только контроль бюрократии. Это дело прокурорской службы, которая просто может выписать штраф, – и это тоже может быть чревато распространением коррупции».
В 1990-е годы общий климат уголовного правосудия в Нидерландах становился все суровее, хотя если брать отдельно проституцию, то многие в стране были ею довольны. Может, вы и не хотели бы, чтобы ваша дочь занималась проституцией, но экономически и социально вы считали бы ее полезным делом. Некоторые феминистские движения, конечно, не соглашалась с таким положением, но их влияние было незначительным.
Общие перемены в политике в отношении уголовного преследования проституции произошли в последние десять лет, с тех пор, как серьезными политическими игроками стали праворадикалы-популисты: Пим Фортайн, Герт Вильдерс и прочие. «Отношение изменилось, но насколько эта перемена необратима – не могу сказать, – продолжает госпожа Брантс. – Однако уверена, что квартал красных фонарей будет и через десять лет – как знать только, в каких масштабах. В ХVII веке было точь-в-точь то же самое – всякий раз издавали какой-то закон, проституток не пускали в город, гнали их, но с точки зрения сегодняшней перспективы эти мероприятия выглядят неэффективными, не так ли? Я думаю, что проституция у нас слишком привычное и легализованное дело, чтобы уходить в подполье. Конечно, в подполье уходит незаконная проституция. Но я глубоко сомневаюсь, что какая бы то ни было нежелательная деятельность исчезнет только оттого, что власть ее запретила. Преследованиями невозможно достичь какого-либо результата».
Насколько остро этот вопрос дебатируется в обществе? В предвыборных кампаниях вопрос проституции не стоит. В свое время его поднимали ряд феминистских и либертарианских движений. Но в целом он не на повестке дня, в отличие от проблемы преступности или иммиграции. Это тоже очень сильная черта в голландской ментальности – не делать проблем из ничего, по любому поводу. Тем более в вопросах нравственности.
Следует сказать, что наша ситуация в Голландии – не уникальна. В Бельгии тоже есть похожие феномены, но там они реализуются несколько по-другому: в каждой стране свои традиции. Вообще, все страны романо-германского права намного спокойнее относятся к не-преследованию определенных преступлений, чем страны англо-саксонского права. Но что выделяет Голландию и в меньшей степени Бельгию, – так это то, что проституция политизирована на повседневном уровне. Прокурор фактически занимается политикой, рассматривая имеющее отношение к проституции дело. В странах романо-германского права это обычная вещь – прокуратура там достаточно независимая, отделенная.
«Есть ли какие-то особенности, свое определенное место в квартале красных фонарей у секс-работниц из Восточной Европы и, конкретнее, из Украины?» – задаю вопрос профессору Брантс.
«Большинство этих проституток привезены в Амстердам не насильно – это легальная миграция, – говорит она. – Не владею информацией об украинках, но среди них очень много болгарок, румынок и русских. Они отличаются от девушек из Филиппин или Таиланда, ибо менее наивны. Наивно думать, что многие из них приходят сюда, полагая, что получат здесь «обычную» работу. Они из одних и тех же сел, городков, знают друг друга, попадают сюда с помощью своих подруг, поэтому должны знать, зачем сюда едут. У них специфические стратегии выживания. У азиаток позиции несколько слабее: они, пожалуй, более наивны», – говорит она.
Бывшая секс-работница: «На нас давит власть, закрыто 110 борделей»
Несмотря на оптимизм экспертов («проституция останется, разве что уменьшится ее засилие»), сами проститутки, говорят, что работать в квартале красных фонарей становится все труднее из-за постоянных ограничений со стороны власти. Мариска Майор, сейчас директор центра проституции в Амстердаме, а некогда – рядовая труженица секс-индустрии, видит ситуацию в довольно конфликтном свете: «Нас вытесняют из центра. Под прикрытием риторики об «очищении» туристического центра Амстердама число витрин непрестанно сокращается. Девушки, еще вчера имевшие стабильное место работы, теперь должны искать себе другую, возможно, более опасную. Фактически их принуждают работать в более тяжелых условиях, становиться менее независимыми, или вообще перестать работать. Мы говорим о принудительной проституции, но сейчас власть навязывает принудительную безработицу. Весьма интересно, не так ли?»
В трудных условиях проституткам помогает выживать сильная профессиональная солидарность. Существует отдельный профсоюз для сексуальных работников под названием De Rode Draad – «Красная нить». У этой организации достаточно скромное финансирование, поэтому она небольшая. «Люди из «Красной нити» уделяют много внимания общению с властью, предложениям о новой политике, – говорит госпожа Майор, – они также помогают проституткам, у которых возникают любые проблемы, – с властью, с налогами и тому подобное. Но они не могут сделать все что нужно, поскольку ограничены в возможностях: мало людей и мало денег».
Именно деньги – единственная мотивация практически всех сексуальных работниц в Голландии, говорит Мариска, девушка, охотно делящаяся воспоминаниями о своей работе в квартале красных фонарей. «Я и сама работала проституткой, – говорит она, – и могу рассказывать об этом часами. У меня никогда не было никаких проблем. Особенно если работаешь в витрине – это очень независимый, самостоятельный вид работы: ты выставляешь свою цену и принимаешь собственные решения, просто платишь аренду владельцу витрины. Очень легко отказать клиенту, который не нравится. Это сильно отличается от работы в борделе, где вы работаете скорее на босса. Очень трудно отказаться от неприятного клиента, деньги приходится делить, больше денег уходит владельцу. Квартал красных фонарей, на мой взгляд, очень важен, и в любом случае нельзя допустить, чтобы закрыли слишком много витрин, поскольку это усложнит ситуацию проституткам как независимым предпринимателям и вынудит их работать на кого-то.
Начать работать и адаптироваться к новым условиям вовсе нетрудно, но летом образуются целые очереди на лучшие комнаты, так что почти невозможно найти рабочее место днем. Конечно, в последнее время работать становится все труднее: за последний год закрыли 110 борделей, так что давление возрастает. Но всегда можно найти место, узнать обо всех деталях очень легко. Можно прийти к нам в Информационный центр, или даже поискать в Интернете, или даже просто подойти к девушкам и спросить, как все устроить. Это никак не закрытая система. Потому что секс-бизнес в квартале красных фонарей – это часть здешней жизни, и туристы и остальные люди отовсюду считают это странным или смешным. Но люди, живущие и работающие здесь, как и на остальных «нормальных» работах – будь то церкви, бары, рестораны или магазины – образуют тесно сплоченное сообщество. Не то чтобы все знали друг друга, но люди очень открыты и готовы помочь, объяснить и сориентировать вас в правильном направлении».
Несмотря на дальнейшие более жесткие проверки и более частые факты закрытия витрин и борделей, амстердамские проститутки не отчаиваются. Какой бы ни была политика власти, проститутки в Голландии – как это ни парадоксально – одна из самых динамичных и самостоятельных прослоек населения. Как ни у какого другого профессионального сообщества, у них есть вполне трезвое и уверенное понимание своих прав и интересов, а еще – решительная готовность за них бороться. Можно не сомневаться: в любых условиях они сумеют отстоять себя и свое право на профессию. А значит, красные фонари не погаснут, а – возможно, после периода временного упадка и ослабления – загорятся с новой силой.
Роман Горбик, из Амстердама, специально для «Главреда»
Фото – автора
.gif)
